Последнее письмо Алексея М. Обрескова имею честь здесь включить, со всеми к нему приложениями. Более нет ни откуда в получении пиес, достойных вашего внимания. Из Вены до сих пор решительного ответа еще нет, на наше предложение об уменьшении их доли.
С глубочайшим почтением, и проч.
Из Петергофа, 10-го июня 1772.
P. S. Слух, прошедший в Москве о истреблении Ладожского полка никакого основания не имеет. Я об оном ничего не слыхал до получения письма вашего сиятельства. Что же надлежит до бывшей экзекуции пред Преображенским полком, то сие столь справедливо, сколь первое ложно.
Сиятельнейший Граф,
Милостивый Государь!
Прибытие курьера из Вены, с решительным ответом, стало причиною, что я не могу, милостивый государь, распространить письмо мое и войти в дальнейшее объяснение пиес, здесь по реестру приложенных. В прочем, никто не может сделать толь справедливого заключения, как ваше сиятельство, об отзывах графа П. Ал., которого характер вам известен. Реляция его любопытна, и заслуживает внимания, в рассуждении будущих операций, на случай, ежели б мирная наша негоциация была без успеха.
Венских депешей еще нет в моих руках, но предварительно имею честь донести, что дело берет хороший оборот, и известный дележ не встречает более со всех трех сторон никакого препятствия.
С глубочайшим, и проч.
Петергоф, 17-го июля 1772.
Реестр приложениям, к письму от 17-го июля 1772.
1. Реляция Александра Ильича Бибикова, от 27-го июня.
2. Реляция Ал. М. Обрескова, от 1-го июля.
3. Письмо его же, от того ж числа.
4. Реляция гр. П. А. Румянцова, от 2-го июля.
5. Реляция его ж, от того же числа, с приложением.
6. Реляция Е. А. Щербинина, от 8-го июля, с приложением.
7. Письмо его ж, от того же числа.
8. Письмо кн. В. М. Долгорукова, от 18-го июня, с приложением.
9. Реляция его ж, от 5-го июля.
10. Реляция его ж, от того же числа, с 4-мя приложениями.
Сиятельнейший Граф,
Милостивый Государь!
В прошедшую пятницу, принужден будучи нечаянно ехать в город, не мог я никаким образом успеть исполнить долга моего, отправлением к вашему сиятельству не только письма, ниже газет, которые теперь, равно как и вчера полученные, приложить здесь честь имею. Я надеюсь, что как в оном, так и в краткости сего письма, Ваше Сиятельство меня извинить изволите. В рассуждении трудной и важной негоциации нашей с Венским Двором, которая занимала нас сряду дни и ночи целую неделю, наконец приходит она к конечному своему совершению, и чрез несколько часов буду я иметь честь проводить его сиятельство графа, братца вашего в город, для подписание тройной конвенции с Цесарским и Прусским министром. Через неделю, надеюсь я успеть переводом всех новых пиес, до сей негоциации касающихся, кои, можно сказать, целую книгу составляют; а теперь спешу удовольствовать любопытство вашего сиятельства означением здесь границ доли Венского Двора, каковую согласились мы отдать, а Цесарцы взять на часть свою, заключаемою ныне конвенциею.
Сии границы суть: правый берег Вислы от Силезии за Сандомир и до втечения реки Саны, оттуда протянуть прямую линию на Фронпол до Замойска, а оттуда до Рубежева и до реки Буга, и следуя по ту сторону сей реки по истинным границам Красной России (оставляя в тоже время границы Волынии и Подолии), даже до оконечностей Цпараца, оттуда пряною линиею на Днестр, вдоль речки, отделяющей малую часть Подолии, называемой Подорц, до впадения ее в Днестр, и наконец обыкновенные границы между Покуциею и Молдавиею.
Вот, все то, что я на сей раз вашему сиятельству донести успеваю, предоставляя себе счастие ответствовать на два милостивые письма ваши, оба от 16-го дня сего месяца, как скоро только время к тому меня допустит.
С глубочайшим почтением и сердечною преданностию навсегда имею честь быть.
В Петергофе, 24-го июля 1772.
Сиятельнейший Граф,
Милостивый Государь!
Наконец, и достальные пиесы, под одиннадцатью нумерами, касающиеся до нашей негоциации с Венским Двором, имею честь сообщить здесь вашему сиятельству.
Ваше сиятельство изволите ныне видеть совершение великого дела, какового в Европе около двух веков не бывало. Правда, что трудно весьма было довести Венский Двор к сему соглашению, да и преклоня в тому, мудрено же было соединить и удовлетворить интересам каждого Двора. Уж никак нельзя было отвратить Венекий Двор от требование соленых заводов и Львова. Дальнейшее, с нашей стороны, в оном упорство могло бы легко разорвать и всю негоцияцию, тогда, когда для России все равно, у Австрийцов ли соляные заводы или у Поляков и когда Король Прусский в том не спорит. Итак, судьба Польши, сдружившая три Двора, решилась наконец к посрамлению ненавиствующей нам Франции, которая, стремясь, сколько можно, нам вредить и помешать пиру нашему с Турками, ищет приключить нам новую войну с Шведами, способом тамо революции. Франция рада на сей раз и Швецию подвергнуть равному жребию с Польшею, лишь бы помешать тем миру нашему! Может статься, или, справедливее сказать, нет сомнения, что медленность Турецких полномочных для съезда на конгресс происходит от коварных внушений Франции, которая, конечно, питает Турков надеждою скорой революции в Швеции, и, следственно, новой у нас со Шведами войны. В самом деле, если удастся умышляемая революция, то и новая для нас война неминуема; но тогда за верное полагать можно, что Датчане вооружатся против Шведов, к чему и приуготовлять их поручается отправляющемуся на сих днях в Копенгаген, в качестве полномочного министра, г. Симолину, тому самому, который заключал перемирие. С глубочайшим почтением и сердечною преданностию.