Я понял, что ждать больше нечего, а дальнейшее наблюдение может привести ко второй казни за один день, я стал спускаться, но оступился в темноте и свалился с бочки. Да так, что она упала на меня. В сомнамбулической тишине промзоны этот грохот прозвучал, как будильник ранним воскресным утром. Чересчур громко и слишком не к месту. Пока я пытался подняться, позади скрипнула дверь. Из здания вышли трое и собака. Они обступили меня, как раз, когда я встал на ноги. Приготовившись нести полную чушь о цели своего визита, я было открыл рот, но меня прервали.
- Завтра, как только стемнеет, - сказал мне тот рабочий, к которому все время обращался бездомный.
Я кивнул.
Троица пошла прочь, собака за ними. Когда шаги затихли, я повернулся в ту сторону откуда пришел и увидел, что четвероногий сидит на углу, держа в зубах сумку бездомного. Пройдя вдоль стены, я поглядел за угол, хотя те трое, кажется, не представляли для меня угрозы в тот момент, но все же я был рад обнаружить безлюдный лабиринт одинаковых бетонных курганов.
Только я сделал шаг, как на что-то наступил. Пока я вглядывался в густой мрак, в поисках палача с делегацией, собака положила сумку бездомного точно перед моими ногами. Именно её пластиковый замок и щёлкнул под моим ботинком. Собака зарычала и бросилась на мою ногу, но как только я убрал ботинок, тут же стала вылизывать сломанную деталь, будто бы сумка могла ощутить боль. Я обошёл это действо и двинулся, как мне казалось, к выходу. Но поплутав немного по территории мумифицированного завода я вновь вышел к четырехлапому, что сидел, держа в зубах сумку. Пёс неспеша встал на четыре лапы, подошёл ко мне и положил сумку на землю, чуть подтолкнув ко мне носом. На мой вопрос, зачем она мне, он, конечно, не ответил. Наклонил голову, но не ответил. А на вопрос не знает ли он, дороги обратно, он звонко гавкнул и снова толкнул сумку носом в мою сторону. Когда я повесил её на плечо, пёс повернулся и потрусил куда-то вдоль стены. Прежде чем скрыться за поворотом, он оглянулся, ещё раз гавкнул и я пошёл следом за ним.
Теми же тропами, что привели меня в железобетонное ничто, в эти склепы с рифлеными крышами, я вернулся домой. Фонарь перед домом уже не горел, и сизая утренняя дымка опустилась на землю, точно последний осадок ночи, готовый раствориться или просочиться куда-то вглубь города, где пролежит до востребования силами, отвечающими за перемену декораций нашего мира. Я не заметил, когда пропал пёс. Во двор я вошёл уже один. В подъезде же мне показалось, что это путешествие истощило меня настолько, что домой вернулся не я, но лишь половина. Бросив усталый взгляд на почтовый ящик, полный уведомлений от банка, я поплёлся на третий этаж. С какой-то усмешкой я прочитал некогда так злящее меня слово, что безграмотный коллектор вывел черной краской на моей двери: мне всегда казалось, что это слово пишут через «о», а не «а». Последние силы я потратил на то, чтобы закрыть дверь. А потом упал, придавленный сумкой. Холодный пол не столько бодрил, сколько раздражал уставшие и истощенные нервы. Теплая дрёма выбралась на волю из сумки – вот почему она мне казалась такой тяжелой – и укрыла меня, забрав из суматохи дня, что зарождался под солнцем. Укрыла и сберегла для деяния, что ждало меня впереди в лучах фиолетовой зари, рождающей иной мир, что скрывался среди калейдоскопа фантазмов утомленного разума.
Перед пробуждением я ощутил, как с моего тела сползает нечто тяжелое, тёплое и влажное. Будто бы я вновь очнулся от преджизненного сна, как только покинул материнскую утробу. Первый вдох дался тяжело, как если бы в горло вставили пробку, которая от каждого последующего вдоха дробилась и рассыпалась на осколки, обжигая и царапая внутренности картечью. Затем кашель, от которого во рту появился вкус крови. Наконец я повернулся на живот и встал на четвереньки. Так дополз до ванны, положил голову на край и включил воду. Даже не сразу понял, холодную или горячую. Когда скальп облило жидким оловом я не шелохнулся, только собственный крик, что показался мне каким-то чужим и далеким, заставил отползти в сторону. Опираясь на раковину, поднялся, увидел в зеркале красное лицо лишь отдалённо похожее на человека, которого я знал и которым был когда-то. Выйдя из ванной, добрёл до кухни, вылил содержимое чайника в рот. Глядя в окно, стал раскусывать зубами хрустящие чешуйки накипи. Тень моего дома покровительственно накрыла собой аварийного близнеца, что в тот день был не обделён жильцами. На моих глазах в пустые дверные проёмы, заваленные досками, лезла группа из пяти человек, кажется, мужчин. Тощие, слабые, жаждущие забвения среди разрухи, они лениво озирались по сторонам, прежде чем кануть в глубине тоскующей развалины. В этом усматривался какой-то сокровенный порядок, ритуальное вырождение рода людского. Но завораживающее зрелище прервала мысль: меня ждут на месте казни бездомного.