Гроувс колебался.
— Вот как? — сказал он, но при этом подумал: а может, эта сумасшедшая действительно сейчас откроет ему тайну.
— Я не могу сказать, что узнала его, но теперь точно знаю, что видела его раньше.
Гроувс отмел эту возможность:
— Глупости.
— Это фонарщик, — заявила она.
Гроувс мигнул.
— Кто?
Она отпустила стул.
— Фонарщик, точно.
— Фонарщик?
Она кивнула. Гроувс решил на всякий случай копнуть:
— Какой фонарщик?
Этого она не знала.
— Если вам это еще не бросилось в глаза, в Эдинбурге много фонарщиков, — заметил он.
— Не знаю, почему я так в этом уверена. — Она чуть пошатнулась, как будто ей стало дурно.
— Может быть, вам только так кажется?
— Нет, я уверена.
— И вы можете описать этого фонарщика?
— Нет.
— Вообще ничего не можете о нем сказать?
— Нет.
— Его имя? Лицо? Участок?
— Ничего, — сказала она, подняла глаза, и ее взгляд потерялся где-то у него за плечом.
Обернувшись, Гроувс увидел, что она смотрит на фонарь с Фишмаркет-клоус, и вдруг понял и с восторгом ухватился за эту мысль: ее новое откровение — спонтанная выдумка. Она опять играла с ним, а зачем, по-прежнему было неясно.
— Да, — сердито сказал он, — вам следует пойти нам навстречу, милая.
— Я иду навстречу.
— Я могу повернуть дело так, что вас высекут. Или повесят, если вы замешаны в преступлении.
И снова в какой-то момент Эвелина не смогла совладать с собой. Она сверкнула на него глазами, как своенравный пес, но тут же опустила голову, ругая себя и кусая губы.
Он никак не мог разобраться в своих чувствах.
— Это все? — услышал он свой голос и сглотнул.
Эвелина подавленно молчала, и вдруг ему показалось, что она сейчас заплачет.
— Иди… тогда идите, сударыня.
Она пошла к двери, опустив голову. Но теперь, при виде ее покорного отступления, Гроувс решил, что недостаточно запугал ее, и, подчиняясь какому-то импульсу, обогнул стол, по непонятной причине испытывая настоятельную потребность до нее дотронуться.
— Еще два слова.
Она остановилась, опершись на ручку двери.
— Я редко встречал людей, похожих на вас, — искренне сказал он, в последний момент отдернув руку. Он вдруг испугался, что она вцепится в него, как рассвирепевшая кошка. — Может быть, вас следует отправить в сумасшедший дом. Но запомните, меня не так-то легко обвести вокруг пальца. Если вы причастны к этим извращенным убийствам и что-то скрываете от меня, то я буду преследовать вас, как свора собак, и, честное слово, не остановлюсь, пока не загоню.
Вспыхнув, она мягко кивнула и пробормотала что-то невразумительное.
— Что вы сказали? — спросил он.
— …Ибо не ведают, что творят, — таинственно закончила она, открыла дверь и вышла.
Он стоял как вкопанный и тяжело дышал; от взрыва эмоций у него кружилась голова, сердце бешено билось. Он повернулся, посмотрел на адское свечение уличного фонаря и почувствовал страстное, похороненное в поколениях семейной трезвости желание сделать глоток виски, чтобы залить находившиеся на грани возгорания нервы.
Фонари Гроувса и Прингла были до краев наполнены парафином. Они уже обшарили стены домов на углу Белгрейв-кресит — тщетно — и теперь осматривали северный фасад церкви Святой Троицы. Была почти полночь, очень темно, и воздух ощетинился всеми предвестниками карающей бури.
Вскоре Прингл нашел послание — два ряда аккуратно нацарапанных букв на стене из тесаного камня под ангелами на витражах.
М U I T N E C O N N I
R O T U C E S R E P
— Вероятно, это оно, сэр, — сообщил он, — но я не узнаю языка.
— Это латынь, — авторитетно сказал Гроувс.
Прингл с сомнением посмотрел на слова, мерцающие в луже света.
— И как их перевести?
— Не знаю. Это не для простого инспектора. — Гроувс опустил фонарь и переписал послание в блокнот.
— Как вы думаете, что все это значит, сэр?
— Да все, что угодно. Может, она сама нацарапала их пару дней назад с намерением ввести нас в заблуждение.
— Не думаю, сэр, — сказал Прингл, прилаживая свой фонарь. — Не могу утверждать с уверенностью, но мне кажется, буквы уже были здесь, когда мы нашли тело профессора Смитона.
— Вы их видели?
— Я думал, они имеют какое-то отношение к церкви, сэр. И кроме того, в них нет никакого смысла.
— Да, — подводя итог, засопел Гроувс. — Это латынь. — Он посмотрел на Белгрейв-кресит, откуда на них, как стая саранчи, надвигалась поднятая ветром листва. — Нам нужно это перевести.