Уэйлон забыл открывашку, так что пробивает крышку банки с печеной фасолью монтировкой. Ставит открытую банку прямо в костер, затем придвигает ее ближе к центру, вращая банку и время от времени помешивая содержимое палкой, очищенной от коры. Осушает бутылку текилы, и вдруг язык ему щекочет червяк. Уэйлон прожевывает и глотает его.
Прошел милю в своих сапогах.
Эти сапоги созданы для ходьбы{32}.
Кот в сапогах.
В кружок, освещенный костром, запрыгивает белка. И смотрит на Уэйлона глазами-бусинками.
— Уэйлон, — произносит белка.
— Да?
— Ты лох.
— Да, — отвечает Уэйлон, катая в руках пленку. — Я знаю.
— Ты убожество, Уэйлон.
— Знаю.
— Посмотри на себя. Ковбой! Ты же из Миннесоты. А в Техасе жил всего два месяца.
— Знаю.
— Ты не ковбой. Ты не посредственный фотограф.
— Знаю.
— Ты мошенник. В колледже ты выиграл конкурс фоторепортажей. Ты думал о том, что трахался с одной из судей?
— Знаю, но…
— Но что?
— Я работал. Зарабатывал на жизнь.
— Да, зарабатывал. Дурачил и обманывал людей с помощью своей камеры. Ты…
— Не говори этого.
— Ты мошенник.
— Знаю, — отвечает Уэйлон, уставившись на кассету с пленкой. С недоснятой целлулоидной пленкой. Последней, которую он отснял.
— Ты дурачил всех этих людей.
— Знаю.
— И смотри, что произошло. Ребенок создал нечто такое, чего тебе никогда не создать. Шедевр. А ты даже не смог сделать приличную фотографию.
— Знаю, — говорит Уэйлон, поднимая кассету. С единственным известным снимком шедевра Тимми.
Если он его проявит.
Если кадр не размыт.
Если работа вообще попала в кадр.
Если он правильно выставил диафрагму.
— Скажи это сам.
— Знаю.
— Скажи.
— Я мошенник.
— Хорошо. Ты мошенник. Что, разве не стало лучше?
— Разве не стало лучше?
— Да.
— Легче?
— Да.
— Облегчил душу.
— Да.
— Хорошо.
Уэйлон достает из пыльника бутылку «Олд кроу» и обнаруживает, что она пуста.
— Точно, я уже напился.
Он хочет назвать ее Эммой. Милая, благонравная Эмма. Он хочет ей признаться: «Я мошенник. Обними меня».
Но ему стыдно.
У меня нет таланта. Я никуда не гожусь. Я слишком стар для достижений.
Я из Миннесоты. У меня техасский акцент.
Я мошенник.
— Вот где все должно кончиться. Вот где должны найти твое тело, — говорит белка. — Тебя должны найти на заднем сиденье твоего пижонского пикапа. С вышибленными мозгами. Тебя должны найти.
— Но разве таков ответ? Разве я не должен проспаться?
— Как и в любой другой раз? Проспаться, глянуть одним глазком, чтобы убедиться, что никто не заметил, что ты мошенник. Что у тебя неверный глаз. Что твои композиции заурядны. Что твои идеи, твои оммажи — это паразитирование на всех, кто был до тебя. Что твою работу может выполнять даже ребенок. Мог выполнять. Будет выполнять. Винтажное оборудование — твоя бутафория. Темная комната — твой плащ фокусника.
— Но я исполнительный. Я никогда не запарывал сроки.
— Да, ты отличный винтик. Жертвуешь искусством ради скорости. Совершенством ради зарплаты.
Навести курсор и щелкнуть.
Нажать на кнопку.
Отключить аппарат.
Попрощаться.
Каким они тебя запомнят?
Он был настоящим профессионалом.
Я помню ту его фотографию. Я получил ее накануне дедлайна.
Он надежный.
Профессиональный.
Безотказный.
С верным глазом.
Клевый парень.
О да, и очень профессиональный.
Профи.
Художник. Он выиграл конкурс.
Однажды.
В колледже.
— Эту ложь ты хочешь оставить после себя?
Уэйлон качает головой. И обретает спокойствие. Как легко уходить. Его история закончится здесь. Он смотрит в сторону заката, на темнеющее сумеречное небо. Сегодня хороший день, чтобы умереть. Он покончит с собой сегодня ночью.
— Я покончу с собой сегодня ночью, — произносит фотограф.
— Прекрасно, — отвечает белка.
— Но ты знаешь, какую фотографию они выставят? — говорит Уэйлон. — Из моего личного дела. Таким они меня запомнят.
— Это отстойный снимок, — замечает белка. — Ты с тех пор сильно похудел.