Через мгновение ошейник и замок с плеском исчезают в воде. Одним плавным движением иномирное существо, известное под именем Эмма, разрывает на охраннике Экторе рубашку, под которой оказывается футболка с надписью «Бита». Которую она тоже срывает с его торса. Та же участь постигает брюки, после чего Эмма кладет Эктора в воду, на пол, и встает над ним. Эктор впервые в жизни произносит имя Господа всуе. Эмма опускается на Эктора. Он разъединяет ее, присоединяя к себе, и сейчас они — единое существо с двумя блистающими телами, над которыми свершается крещение.
Перед глазами Эктора пляшут искры и светящиеся цветозвуковые полосы. Вкус у него голубой. Слух красный. Обоняние желтое. Первоначальная первобытность. Его чувства сами себя изменяют. Двери открываются. Богиня наклоняется, и он ощущает в ухе ее дыхание.
— Твоя работа, Эктор, еще не закончена.
Истощенный Эктор плывет на спине, рожденный заново. Эмма скользит к фонтану. Фонтан реагирует, вы пуская струю воды. Он омывает ее волосы. Ее тело. Она принимает в нем душ. Жидкость липнет к ее коже блестящей ртутью, словно дельфинья шкура. Эмма откидывает голову. Струи фонтана описывают дугу над ее телом и попадают в открытый рот.
— Это же просто фонтан, верно? — У Кувалды дрожат руки. — Верно, Би?
Она тянется к нему, ища поддержки, но не достает: Би в целой вселенной от нее.
К Би подходит Эмма. Ему не нужно смотреть на произведения искусства на стене. Работы, созданные не фонтаном. Не нужно смотреть на «Миграцию» и специальную выставку мерча. Эмма приближается, предлагая Би причащение; настала его очередь родиться заново. Когда ему было тринадцать, в церкви ему предложили причаститься. Он видел, как тетя готовила цельнозерновой хлеб на задней кухне. Нарезала его квадратиками. Наливала в крошечные стаканчики, меньше, чем дедушкины рюмки, виноградный сок. Когда тетя ушла, Бобби налил себе стакан сока. А из хлеба сделал сэндвич с вареньем и арахисовым маслом. Но позднее, когда он сидел на церковной скамье, тот же самый хлеб, казалось, вибрировал энергией бесконечных возможностей, но Би еще не был крещен и боялся принять Тело и Кровь. Как каннибал и вампир. Он отверг причастие.
Теперь он тем же отрывистым движением головы отвергает дар Эммы.
Би так же неподвижен, как греческие боги, защищающие МСИ. Эктор до сих пор беззаботно купается в грезах. Плеск воды эхом разносится по залам музея, словно они в зеркальном бассейне храма Сиринги{42}.
Теперь Эмма обращается к Кувалде. Ее темные глаза хищнически вспыхивают. Кувалда не в силах шевельнуться. Поле ее зрения сужается и темнеет по краям, все ее существование сосредоточивается в этом существе, этой Эмме, подходящей сейчас к ней. В водяной твари, которая движется на собственном хвосте, без брызг, не оставляя следов, ибо вода — ее ноги. Кувалда видит Эмму, и только Эмму, ощущает лишь первобытное желание. Это простое желание, и ее тело реагирует на него. Дрожат колени, ноет мочевой пузырь, набухает промежность, словно Эмма прошептала ей на ухо что-то эротическое. Эмма улыбается, изо рта у нее сочится вода, как порок изо рта у демонессы-суккуба. Эмма приближается, чтобы вручить дар, а не взять. Кувалда жалеет, что тогда, целую вечность назад, не последовала за Эммой в женский туалет, жалеет, что не открылась новым возможностям. Лучше бы она так и не оправилась от жареного риса. Руки ее дрожат, когда она поднимает их, раскрывая объятия этой водной нимфе, дочери Зевса. Она хочет воспринять свободу, излучаемую Эммой. И не хочет, чтобы следующие двадцать пять лет были похожи на последние двадцать пять. Больше она не будет искать те потерянные годы.
Эмма падает в объятия Кувалды. Никаких пауз, страстных взглядов, мгновений безмолвного общения. Слова давно в прошлом, теперь они бесполезны. Эмма целует Кувалду. Ртуть все течет и течет с их губ. Глубокий, проникновенный поцелуй. Стоны Кувалды, погружающиеся в свечение Эммы, чистое и очищающее. Выпивая из губ Эммы, Харриет Уокер по прозвищу Кувалда глотает огонь.