– Спасибо, мы ценим вашу откровенность, фрекен Ольсен, – поворачивается к столу мужчина в очках. В его норвежском звучит чуть уловимый акцент. Запоздало догадываюсь, что он представляет корпоративную службу безопасности. Его мне надо опасаться в первую очередь, ведь все мои рекомендации дилетантская поделка от заглавной буквы до последнего знака препинания! Но если мне удастся убедить «мистера секьюрити», работа уже не ускользнет от меня, как юркая рыбешка из сетей.
– Работа с жалобами пассажиров предполагает большую деликатность и доверие между сотрудниками компании. Мы известим вас о решении, – улыбается мне седая дама, а ее коллега в костюме уточняет:
– Напоминаю, госпожа Ольсен, для персонала, контактирующего с гостями, существуют эстетические ограничения: никакого пирсинга, татуировок на открытых частях тела, даже когда вы в форменной рубашке с коротким рукавом.
– У меня вообще нет ни пирсинга, ни татуировок, даже мочки ушей не проколоты.
– Хорошо. Спасибо. Наша беседа окончена.
Мне показалось, что златокудрый красавец, тоже присевший на стульчик у двери, разглядывает меня с избытком внимания, прежде чем встать и распахнуть двери. Покидаю зал и напоследок наблюдаю, как он приглашает внутрь целую стайку девушек – по списку. Они проходили мимо меня и таранили злобными взглядами: я-то ворвалась без приглашения, поскольку не предполагала, что такие эффектные дивы готовы соглашаться на работу официанток, горничных и аниматоров – словом, на любую работу в круизной компании класса люкс. Наверняка предполагают в такой работе большие брачные перспективы.
Через десять дней вездесущая служба доставки DHL вручила мне конверт со штампованным адресом головного офиса компании в Киле. Внутри лежал контракт и билет в один конец до этого чудесного немецкого города, а прилагавшееся письмо извещало, что моя «персона» зачислена в штат круизного лайнера «Контесса Анна».
Скоро стемнеет, в кафе зажгли газовые горелки, я протягиваю ладонь к огню, чтобы согреть пальцы. Рядом Дидрик шелестит страничками контракта, потом опускает кренделек в чашку с кофе и откусывает быстрее, чем жидкость успела капнуть на разложенные по столу документы. Смотрю на него и убеждаюсь, что самые образцовые, тоскливые буржуа выходят из радикальных левых: надо же умудриться и выбрать для посиделок в уличном кафе галстук ценой с подержанный автомобиль. Моя соседка по университетскому кампусу Брид познакомилась с Дидриком, пока работала волонтером в общественном центре помощи женщинам, вовлеченным в секс-индустрию. Помню, как подружка и меня уговаривала работать вместе с нею, но я никогда не испытывала особого сочувствия к проституткам. Зато теперь Брид – супруга именитого адвоката, специалиста по бракоразводным процессам, и сама дама с успешной карьерой. Тридцать семь часов [3] в неделю протирает локти о чиновничий стол в социальном департаменте.
Мне очень повезло, что ребята не отказались помочь по старой дружбе. Когда-то мы вместе устраивали флеш-мобы в защиту морских котиков и гигантских китов от всяких двуногих поганцев, обливали краской шубы из натурального меха в бутиках и все такое. В те счастливые времена Дидрик был обычным прыщавым студентом, я бы даже жвачкой не плюнула в его сторону. Вот мой муженек Олаф – совсем другое дело. Он носил отчаянно рыжую бороду, как у конунга Эрика Рыжего [4] , нарочито заляпанные краской брюки из кожи и уже числился восходящей звездой скандинавского андеграунда.
Слава нашла Олафа, когда он украсил копии античных статуй фаллоимитаторами на месте фиговых листочков и масками доктора Фрейда. Кураторы отобрали смелую инсталляцию для альтернативной биеннале в Антверпене, о ней рассказывали в газетах и теленовостях. Единственно, в дневных выпусках самую креативную часть прикрывали черными квадратами.
Сейчас я много бы дала, чтобы Олаф прошел мимо и предпочел какую-нибудь другую, гламурную и взрослую, девушку. Но тогда, наивная девчушка, я верещала от радости, когда Олаф назвал мои деревенские веснушки и общее состояние «архаикой». Одна моя особо везучая веснушка даже переехала в запасники музея Гуггенхайма – правда, сфотографированная с 300 кратным увеличением. Олаф вообще склонен к гигантомании и напрочь лишен чувства меры, особенно в выпивке и подружках. С тех пор, как мы переехали в Осло, пил он все больше, а творил все меньше.