Тир рванулся к решётке, и теперь свет упал на его лицо – взгляд загнанного зверя.
– Уравнители – не сказка! Только теперь… с ними Урин.
Карас замер.
– Я слышал. «Значит Король-падальщик ещё правит?» —он протянул слова, будто пробуя их на вкус. – Он до сих пор охотится на людей?
– Нет. Он отпускает их. Чтобы бежали. А потом… – Тир сглотнул. – Его псы рвут их в клочья прямо в поле. Он смеётся. И часто распинает, устраивая целые шоу для горожан Валии.
– Ты его ненавидишь?
– Ты знаешь, что он сделал с дедом? Мой дед умирает от руки палача. Герой страны, спасший Землю Быстрых Вод, отомстивший за убитых. Умер от палача! – Тир захохотал, и смех его был истеричным, словно крик раненого зверя. – Его голову воткнули на пику перед нашим домом, а кровь, что капала с неё, слизывали бродячие псы. Мухи выедали ему глаза, оставляя личинки в гниющей плоти.
Он говорил быстро, с учащённым дыханием, его слова словно яд капал на открытую рану.
– Потом смерть пришла за матерью. Ты знаешь, какая она была? Добрая, красивая, с волосами, как солнечный свет. Она улыбалась, помогала людям, лечила их. Но после… она стала тенью. Лицо посерело, глаза ввалились, а в душе осталась только пустота. Она бросилась со скалы.
Тишина.
– Я хочу отомстить. За деда. За мать…
Тир задыхался.
– Месть… месть… Сколько раз я слышал это слово… Ни к чему доброму оно не ведёт… – Карас разжал пальцы. Из ладони выпал ржавый гвоздь (откуда? когда успел?). – Хотя… дерзай! Покажи им всем, что такое справедливость! (Карас думал, что он просто трус. Так часто бывает: люди говорят, что сделают, а когда появляется возможность – отступают. Таким он считал и Тира.)
– Да, было бы славно… Но я один! Что я могу в одиночку?!
– Ха. – Карас придвинулся к решётке, и впервые Тир увидел его глаза – они тлели, как угли. – Не бойся, если ты один. Бойся, если ты – ноль! В нашем мире была история о трёхстах спартанцах.
И Карас начал рассказ:
– Представь ущелье. Фермопилы. Камни красные – не от заката. От крови. Триста воинов, щиты – единая стена. А против них – море врагов. Тысячи. Десятки тысяч.
Тир затаил дыхание.
– Спартанцы знали – погибнут. Но стояли. Трое суток. Каждый удар – последний. Они сломали хребет армии, которая должна была смести их за пару минут.
Пауза. Где-то капает вода.
– Зачем? – прошептал Тир.
Карас встал во весь рост, его тень накрыла мальчика:
– Чтобы все запомнили: даже против любой силы какой бы она не была есть свои Фермопилы.
Тир отшатнулся и сел в тёмный угол. Больше он не сказал ни слова.
3. Утро: Разлом цепей
Утром дверь темницы с металлическим скрежетом распахнулась. В проёме стоял стражник – широкоплечий детина со шрамчатым лицом. Его грязные ногти поскрипывали по рукояти меча.
Свет факелов хлынул внутрь, высветив бледное лицо Караса с тенью улыбки – будто он только что разгадал чью-то жалкую тайну.
– Вставай. Ты свободен, – прорычал стражник.
Его взгляд скользнул по Тиру, словно по пятну грязи на полу, и вернулся к Карасу.
– Нашлись свидетели. Ты не виновен.
Карас не двинулся.
– А он? – кивнул он на Тира.
Стражник даже не повернул головы.
– Не твоя забота.
Тир рванулся к решётке, цепь на запястье звякнула.
– Я тоже не виновен! Меня подставили! Просто драка!
Детина вздохнул, будто утомившись от назойливой мухи.
– Начальник сказал: пусть гниёт.
Тир замер. Пальцы впились в ржавые прутья.
– Значит… всё?
Стражник уже повернулся к выходу, но Карас не уходил.
– Ты же знаешь, что молодость, вспыльчивый характер, давай отпустим парня?
– Знаю.
– Так почему?
Тот остановился.
– Потому что Урин – сволочь. – Усмехнулся. – И поступил приказ, всех бунтарей держать до особого распоряжения.
И ушёл.
Карас посмотрел на Тира. Тот стоял, сжав кулаки.
– Вот и всё? Ты просто… уйдёшь?
Карас наклонился, поднял с пола ржавый гвоздь (тот самый, что выронил раньше) и протянул его через решётку.
– Нет. Я уйду. А ты – выберешься.
Тир взял гвоздь.
– Как?
Карас улыбнулся.
– Ты же Волкодав. Разгрызи и эту цепь. Да и там Элли тебя заждалась.
И повернулся к выходу.
Когда шаги Караса затихли, Тир опустился на холодный пол. Сверху упала капля, и брызги разлетелись во все стороны. Тир сжал гвоздь в кулаке и впервые за долгие дни… засмеялся.
4. Монастырь: Шёпот идолов
Монастырь возник из сумерек, словно древний страж, укрытый зелёным покрывалом девичьего винограда, цеплявшегося за камни, будто боясь их отпустить. Его шпиль, острый, как клинок, пронзал небо, указывая на звёзды, проступавшие в выцветающей синеве. Стены, прогретые утренним солнцем, хранили тепло, словно дышали, а трещины на них напоминали шрамы, рассказывающие о веках молчания. Солнце тонуло в золотом и алом, заливая тропу к воротам мягким сиянием, но открытые створки казались вызовом, а не приглашением. Деревянные идолы вдоль пути – грубо вырезанные, с пустыми глазами – следили за каждым шагом Гавриила Карасова, их взгляды ощущались как холодное дыхание на затылке.