- Ты смеёшься надо мной, - киваю, смотря на него.
- Ага, - соглашается со мной О’Брайен, вновь поднося к губам стакан. Я возмущенно приоткрываю рот, на что Дилан поднимает брови, все так же ухмыляясь.
Такая обстановка между нами… Это что-то необычное.
Дилан может быть таким?
Дилан такой?
Этот парень… Он куда страннее меня.
========== Part 18. ==========
Это неописуемое, странное и еле переносимое чувство пустоты. Неудивительно, что стоило мне вернуться в свою комнату, как оно тут же въелось в мою грудь, вызывая неприятные спазмы в животе.
Мой дом и дом О’Брайена – два разных мира.
Моя семья и семья О’Брайена – совершенно не похожи друг на друга.
Я заставила себя покинуть комнату, чтобы убедиться, что матери нет, а отец заперся в кабинете. Понятия не имею, чем он там может заниматься, ведь даже свет не горит. Дело в том, что он не открывает шторы. Он не любит видеть мир, обвиняет реальность в его проблемах. В чем-то я его понимаю, но закрываться не собираюсь. К тому же, в последнее время отец часто покидает дом, что не может не удивлять.
А ведь мы были обыкновенной семьей: мой отец читал мне свои сказки на ночь, готовил, убирался, в то время как мать – более рабочий человек – строила себе карьеру, которая рухнула, стоило им разойтись. Мы влезли в долги, как и отец, и теперь обязаны вновь выкручиваться вместе.
Я не люблю воспоминания, какими бы они ни были, с чем бы они ни были связаны. Эти мысли, эти яркие картинки прошлого заставляют меня почувствовать «что-то». И это не радость, не тоска по прежним временам. Эта ненависть. Я ненавижу судьбу, если это её вина, ненавижу обстоятельства, если это их вина, ненавижу чувства родителей, если все дело в их непонимании.
Меня с детства учила бабушка, что мне не стоит быть эгоисткой. Я все время плакала, когда мать уезжала в город работать, к тому времени они с отцом уже разошлись.
Дело обстояло таким образом: мой отец уехал по работе, мать и бабушка присматривали за мной, после чего уехала и мать, говоря, что найдет отца и вернет домой. Но она нашла его лишь для того, чтобы развестись. Думаю, отец отправился на поиски вдохновения. Он не бросал нас. Повторю, что творческие люди – сложные личности. А мать просто бросила меня с бабушкой, уехав в город, чтобы начать свою карьеру. Она приезжала, как максимум, два-три раза в год, обещая, что вскоре заберет меня, но, думаю, если бы моя бабушка не скончалась, то она так бы и не выполнила свое обещание, ведь я могла серьезно помешать её работе. Мне кажется, всем известен тот факт, что женщине с ребенком трудно найти себе мужчину, так вот это и была та самая причина, по которой мать скрывала меня. Я не виню её. Мы толком не говорили об этом, и я не требовала объяснений и извинений, но знаю, что матери непросто. Она сейчас пытается нагнать все упущенное, и я не против. Мне её жутко не хватало. Хотя сейчас, мне не хватает бабушки, ведь, хоть мы и живем с мамой и папой вместе, я ведь об этом мечтала, но ничего толком не изменилось. Моя «солнечная» жизнь – это лишь плод моего воображения, это то, что я переношу на чистый лист, скрывая за разными «каракулями», чтобы никто не мог прочесть мои мысли.
Никто не мог?
Да, это странно, но, несмотря на то, что я все время ною, что меня никто не понимает, что мне нужна поддержка, когда кто-то начинает лезть мне в душу, когда кто-то каким-то образом смог что-то понять в моих рисунках, меня начинает тошнить. Меня пронизывает такая сильная злость, такая ненависть к этому человеку, что мне охота убить его, охота накричать, сказать, что мне противно его общество, прогнать… А после этого рыдать в подушку о том, что никто меня не понимает.
Опираюсь руками на края унитаза. Этот вкусный завтрак покидает меня, полностью опустошая все внутри. Я не вызывала рвоту, оно само началось, и мне никак не проконтролировать этот процесс. Кашляю, давясь. Отвратительный запах, отвратительная ситуация, отвратительная я.
Мне хочется вырваться, снять с себя невидимые оковы, которые сама себе прицепила.
Поднимаюсь, подходя к зеркалу.
Откуда, черт возьми, это чувство? Все же было нормально.
Включаю воду.
Да, было, до тех пор, пока я не вернулась сюда.
Умываю лицо, давя на глаза. Что мне делать? Насколько я помню, то последний урок, на который я могу успеть, ведет мистер Монтез. Мне не по душе идти к нему одной.
Смотрю на свое отражение.
Пойти к Дилану? Мне не хочется навязываться. Мне жутко охота поговорить с ним, посидеть в одной комнате, но, зная его характер, он может прогнать меня.
Я боюсь достать его своим нытьем и присутствием.
Но, что мне в таком случае остается делать?
Что?
Мать твою, что?
Шлепок.
Моя голова чуть повернута в бок, спутавшиеся локоны прикрывают красную от удара щеку. Мне нужно успокоиться и прийти в себя. Вновь поднимаю ладонь, готовясь повторить удар. Сжимаю в кулак. Так не пойдет. Отступаю к стене позади и опускаюсь на пол возле унитаза. Подношу руку к губам, приоткрывая рот.
Кусаю кисть. Сильно вонзаю зубы в кожу, словно псина, желая разорвать её, позволив крови выплеснуться наружу.
Мое лицо краснеет. Мычу, сильнее кусая, после чего убираю руку, чувствуя некое наслаждение. Прикрываю глаза, стараясь уловить это ощущение и запомнить его. На мгновение мне становится легче, но после все вновь повторяется, вновь внутри образовывается дыра, и я опять кусаю себя.
Я живу с родителями. Мой отец очень хороший человек, который всегда поддерживает меня. Моя мать – женщина с нелегкой судьбой, которая пытается наверстать упущенное и сильно беспокоится о моем здоровье.
Но им не понять меня. Не понять моих чувств. Им кажется, что все обо мне известно, как о личности, ведь моя улыбка практически не исчезает с лица на протяжении всего дня.
Но это не так. Они совершенно не знают меня.
Стук заставляет меня опомниться. Он вырывает меня из какого-то странного состояния, словно все вокруг было каким-то кино, за действием которого я наблюдала со стороны..
Хмурюсь, потирая лицо: я в комнате.
Поднимаюсь с кровати и иду к окну, понимая, что кто-то стучит по стеклу.
Неужели Дилан?
Открываю окно, щурясь от света, что сочится из его комнаты. Уже вечер? Сколько же времени я пробыла в этом депрессивном состоянии?
Смотрю на парня, который оперся руками на оконную раму:
- Ты не ходила в школу?
Я не сразу понимаю, что он говорит, поэтому реагирую медленно на его слова:
- А, нет, я не ходила, - качаю головой, теряясь. – Ты чего-то хотел? – кажется, вопрос звучал грубо, ведь О’Брайен хмурит брови:
- Хотел поговорить о Кэтрин.
- О Петре? – уточняю, и Дилан закатил глаза:
- Так, я могу войти?
Я окончательно «просыпаюсь», уставившись на парня:
- Д-да. Конечно, - отхожу от окна, освобождая место.
Стоило Дилану начать перебираться, как дверь в его комнату распахнулась, и на пороге я увидела женщину в красивом костюме. Она с каким-то ужасом взглянула на Дилана, который уже перелез ко мне, оборачиваясь. С губ слетает вздох, когда женщина растерянно приоткрывает рот, а парень, словно не замечая её, закрывает мое окно, зашторивая его.
Смотрю на О’Брайена, ожидая, что он сам объяснит, но парень лишь проходит к моей двери, закрывая её, предварительно выглянув в коридор.
- Кто она? – спрашиваю, желая выглянуть в окно, но Дилан останавливает:
- Не важно, - садится на мою кровать. Он ведет себя не скованно, словно у себя дома находится. Я же смущенно подхожу, опускаясь рядом:
- Значит, Петра?
Парень роется в карманах, вытаскивая оттуда смятую бумажку, которая оказывается фотографией. Я беру её, тут же узнав девушку, запечатленную на ней:
- Это Петра.
- Это Кэтрин, - поправляет Дилан. – Почему ты зовешь её так?
- Я встретила её у автобусной остановки, и она так представилась мне, - пожимаю плечами. – О чем именно ты хотел поговорить? – поворачиваю голову, смотря на парня, который хрипло и как-то слабо отвечает: