Когда я выписался из больницы, Виктор Васильевич Залесский настоял на том, чтобы я оставил работу в институте. Мне назначили хорошую пенсию, так как признали не вполне работоспособным. Сверх того я неплохо зарабатывал, переводя с иностранных языков научные статьи. Но, несмотря на все медицинские запреты, я начал работу над Суэмой дома.
Прежде всего я изучил многочисленную литературу об электронных машинах того времени. Затем я перечитал огромное количество книг и статей о деятельности нервной системы человека и высших животных. Я тщательно изучал математику, электронику, биологию, биофизику, биохимию, психологию, анатомию, физиологию и другие, казалось бы, самые отдаленные друг от друга науки. Я хорошо себе представлял, что если и можно построить Суэму, то только благодаря синтезу большого количества данных, накопленных всеми этими науками и обобщенных в такой науке, как кибернетика. Одновременно я стал приобретать материалы для будущей машины. Теперь все электронные лампы можно было заменить полупроводниковыми приборами. В том месте, где раньше была одна радиолампа, теперь можно было разместить до сотни кристаллических ее заменителей из германия и кремния. Легче было и с монтажом. Я разработал новую схему памяти Суэмы.
Для этого по моему проекту была изготовлена многолучевая электронная трубка шарообразной формы. Внутренняя поверхность шара была покрыта тонким слоем электрета — вещества, способного электризоваться и неопределенно долго сохранять электрический заряд. Электронные пушки располагались в центре шара так, что электронные лучи экранировали любой участок его поверхности. Одна группа лучей создавала на поверхности электрета элементы памяти, то есть записывала электрические импульсы, вторая группа лучей эти импульсы считывала. Фокусировка электронных пучков была очень острой, и на площади в один квадратный микрон можно было записать до пятидесяти электрических импульсов. Таким образом, на внутренней поверхности головы Суэмы можно было разместить до тридцати миллиардов сигналов импульсного кода. Как видите, объем памяти Суэмы был нисколько не меньше объема человеческой памяти!
Я решил научить Суэму слушать, читать, говорить и писать. Это было не так уж сложно. В прошлом веке немецкий ученый Гельмгольц установил, что звукам человеческой речи соответствуют строго определенные комбинации частот колебаний, которые он назвал «форманты». Кто бы ни произносил букву «о», мужчина или женщина, ребенок или старик, при ее произношении всегда в голосе присутствует определенная частота колебаний. Так вот эти частоты я и выбрал в качестве основы для кодирования звуковых сигналов.
Труднее было научить Суэму читать. Однако и этого удалось добиться. Большую услугу оказали приемные телевизионные трубки. Единственный глаз Суэмы представлял собой фотографический объектив, который проектировал текст на светочувствительный экран телевизионной трубки. Электронный луч этой трубки, прощупывая изображение, вырабатывал систему электрических импульсов, которые строго соответствовали тому или иному знаку или рисунку.
Писать Суэму научить было легко. Это делалось так же, как и в старых электронных машинах. Сложнее было сделать так, чтобы она разговаривала. Пришлось разработать звуковой генератор, который по данной последовательности электрических импульсов вырабатывал тот или иной звук. Для Суэмы я выбрал тембр женского голоса, что вполне соответствовало ее имени. Для чего я это сделал? Поверьте мне, вовсе не потому, что я холостяк и нуждаюсь в женском обществе. Это было вызвано техническими причинами. Дело в том, что женский голос более чист и легче поддается разложению на простые звуковые колебания.
Итак, в конце концов основные органы чувств, органы общения с внешним миром для Суэмы были готовы. Оставалась наиболее сложная часть задачи — заставить Суэму правильно реагировать на внешние раздражения. Суэма должна была прежде всего отвечать на вопросы. Вы обращали внимание, как учат говорить ребенка? Ему обычно говорят: «Мама!» — и он повторяет: «Мама». С этого начал и я. Когда я произносил в микрофон слово «скажи», вырабатывался код, по которому включался генератор, воспроизводящий голос. Электрические импульсы вначале мчались по проводам в память Суэмы, записывались там и тут же возвращались в звуковой генератор. Суэма повторяла эти слова. Эту простейшую операцию — операцию повторения — Суэма выполняла безукоризненно. Постепенно я эту задачу усложнял. Я, например, читал ей несколько страниц подряд. Во время чтения она записывала их в своей памяти. Затем я ей говорил: «Повтори», — и Суэма в точности воспроизводила услышанное. Заметьте, она запоминала все с одного раза! Ее память, как говорят, была феноменальной, потому что состояла из электрических импульсов, которые не стирались и не пропадали. Потом Суэма стала читать вслух. Я клал перед объективом ее глаза книгу, и она читала. Импульсы изображения записывались в ее памяти и тут же возвращались в звуковой генератор, где и воспроизводились в виде звуков. Признаюсь, я не раз наслаждался ее чтением. Голос у Суэмы был приятный, читала она довольно отчетливо, хотя немного суховато, без выражения.
Я забыл вам рассказать еще об одной особенности Суэмы, которая, собственно, и делала ее самоусовершенствующейся электронной машиной. Дело в том, что, несмотря на очень большой объем памяти, она пользовалась ею экономно. Если она читала или слышала незнакомый прежде какой-нибудь текст, то запоминала только новые слова, новые факты и новые логические схемы-программы. Если я задавал Суэме какой-то вопрос, то ответ на него она должна была составить сама из закодированных слов, расположенных в ее памяти в разных местах. Как это она делала? В ее памяти собиралась в виде кодов программа ответов на различные вопросы. Там хранился порядок, по которому электронные лучи считывали нужные слова. По мере обогащения памяти Суэмы у нее накапливался также и объем программ. В ее организме была предусмотрена аналитическая схема, которая контролировала все возможные ответы на заданный ей вопрос. Эта схема пропускала только тот ответ, который был логически безупречен.
При монтаже я предусмотрел несколько десятков тысяч запасных схем, которые автоматически включались, по мере того как машина совершенствовалась. Если бы не миниатюрные и сверхминиатюрные радиодетали, такая машина, наверное, занимала бы не одно здание.
У меня же она располагалась в небольшой, высотой в рост человека круглой металлической колонне, над которой возвышалась ее стеклянная голова. В средней части колонны были выведен кронштейн для глаза, смотрящего вниз, на подставку для книг. Подставка была подвижной, с рычагами для перелистывания страниц. Два микрофона были установлены справа и слева от глаза. В той же колонне, в промежутке между глазом и держателем для книги, был звуковоспроизводящий телефон. С задней стороны колонны, в уступе, я вмонтировал пишущую машинку и кассету, куда вставлялся рулон бумаги.
По мере того как ее память обогащалась все большим и большим количеством фактов, а разделы памяти пополнялись все новыми и новыми образцами программ, Суэма стала выполнять и более сложные логические операции. Я говорю, «логические», потому что она не только решала математические задачи, но и отвечала на самые разнообразные вопросы. Она читала огромное количество книг и прекрасно помнила их содержание, знала почти все европейские языки и свободно переводила с любого из них на русский язык или на любой другой. Она изучила несколько наук, в том числе физику, биологию, медицину, и в случае необходимости давала мне нужные справки.
Постепенно Суэма становилась очень интересной собеседницей, и мы просиживали с ней часами, обсуждая различные научные проблемы. Часто на какое-нибудь мое утверждение она говорила: «Это не верно. Дело обстоит не так…» Или: «Это нелогично…» Однажды она мне вдруг заявила: «Не говорите глупости». Я вспылил и сказал ей, что она не умеет вести себя в приличном обществе. На это Суэма ответила: «А вы? Ведь вы до сих пор обращаетесь ко мне на «ты», хотя я незнакомая вам женщина!» — «Черт возьми, — воскликнул я, — кто тебе вбил в голову, что ты женщина, да еще незнакомая?» — «Потому, — ответила она, — что мое имя Суэма и я говорю голосом женского регистра, с частотной полосой от трехсот до двух тысяч колебаний в секунду. Это свойственно женскому голосу. Незнакомая вам я потому, что нас не представили друг другу». — «Вы думаете, что единственный признак женщины — это частотный регистр ее голоса?» — спросил я с подчеркнутой вежливостью. «Есть и другие признаки, но мне они непонятны», — ответила Суэма. «А что такое «понятно» с вашей точки зрения?» — спросил я. «Это все то, что имеется в моей памяти и что не противоречит известным мне законам логики», — ответила она.