Антон нашел глазами капитана Романова. Тот показал большой палец. «Спасибо тебе, Дима», – мысленно поблагодарил нового друга Антон и пошел в душевую. Его провожали глазами так, как не провожали Шляха. Сергей Малышев громко свистнул; сначала ответил кто-то один, потом еще и еще – сегодня лучшим был Антон.
– Не хочешь махнуть через забор?
– Нет, товарищ прапорщик.
– А глазки-то врут. Хочешь. Я часто буду наведываться сюда. – Шлях посмотрел на неважно выглядящего майора. – Все у тебя?
Антон приподнял бровь: Шлях разговаривал с офицером старшего состава на «ты». В принципе удивительного тут ничего не было, Шлях сверхсрочник, имел офицерскую должность, они с Яриным могли запросто сойтись, и наверняка это было так. Тем не менее Ярин, кивая Шляху, бросил быстрый взгляд на караульного.
Антон включился в игру, отмечая бледный вид майора, его бегающие глаза, суетливые руки; приметил шутливый тон сержанта, отложил в памяти сверток с замками, панибратское обращение и забор. «А глазки-то врут». Глаза Шляха врали, их холодность не шла к сказанному.
«Время, – говорил Романов, – всегда старайся запомнить время, когда что-то насторожило тебя».
Антон красил полы, капитан, изрядно выпив, возился с плинтусом.
«Во сколько я вернулся сегодня?»
«Не заметил».
«Очень плохо. Ты сегодня все утро здесь, соседи слева все дома, ты машинально, по звукам, голосам должен был определить, сколько человек живут в квартире».
«Живут четыре человека, муж с женой и сыном и… свекровь».
«Мать, – поправил его Романов. – Просто у них такие «орущие» отношения с дочерью. Четыре с минусом».
«Полтора балла за свекровь – это не много?»
«Это мало. Стены очень хорошо проводят звук, и ты мог отметить, что мужчина ни разу не назвал женщину мамой, а его жена, надрывая голос, постоянно называет ее так. Так что свекровь отпадает».
«У тебя преимущество, ты не один год знаешь своих соседей. Мне кажется, ты необъективен. К тому же я не вслушивался специально».
«А ты и не должен специально вслушиваться, для этого уши не нужны. Скоро я брошу тебя учить, дам тебе расслабиться, однако ты поймешь, что уже не сможешь без этого. Проснувшись ночью в туалет, ты будешь смотреть на часы; когда начнется какая-нибудь программа по телевизору, отметишь, что передачу задержали на полторы минуты. Это будет происходить подсознательно. Ты хорошо держишь язык за зубами, я спокоен за тебя и… за себя, мои уроки не прошли даром. Вот тебе вводная, Антон: я отвлекаю твое внимание от чего-то существенного; оно рядом, но пока ты не отбросишь в сторону одну важную деталь, этой задачи тебе не решить. Принимаешь игру?»
«Честно говоря, я не знаю правил».
«Не хочу показаться тебе самонадеянным, но правила этой игры знаю только я. Ты даже не представляешь, сколько мне дало общение с тобой. Я втянулся в игру, что-то вспоминаю, что-то придумываю сам, мне это дорого. И если однажды ты придешь ко мне и скажешь: «Я понял эту существенную деталь – это та вещь, которую ты мне предложил, эта вещь противоестественна, она многое объясняет», то я, несмотря ни на что… В общем, с одной стороны, мне хочется, чтобы ты удивил меня».
«Ты уже запустил эту вещь в работу?»
«Да. Смотри и думай. Я практически все выложил перед тобой, но этого так много, что ты не скоро разберешься с ним. Боюсь, что мне придется самому развязать язык».
«Можно наводящий вопрос? На какую букву начинается это слово?»
«На букву «д». В этом слове шесть букв. Веришь или нет, Антон, но вот сейчас, дав тебе вводную, я даже задрожал от возбуждения, никогда ничего подобного не испытывал. Это не водка, ты не думай, это грань, это край, бездна… Ну, как тебе моя задача?»
«Даже не знаю, с какой стороны подступиться к ней… Ты придумал ее специально для меня?»
«Да, я придумал ее только для тебя. Я даже установил сроки. Запомни, Антон, это игра для взрослых, игра на выживание».
«Если я не решу ее к назначенному сроку, сколько ты баллов снизишь мне?»
«Все».
Антон посмотрел на часы – 21.18. Шлях и майор отошли уже на несколько метров. Он поправил автомат и пошел вдоль склада; через равные промежутки на стене, под фонарями с защитными решетками висели предупредительные таблички: «СТОЙ! ОХРАНЯЕМЫЙ ОБЪЕКТ. СТРЕЛЯЮ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!» Антон шел, решая кроссворд с одним словом.
«Дарвин, датчик, дачник, двести, движок, двойка, девочка… Нет, в этом слове семь букв. Дельта, десант. Десант? При чем тут десант? Нет, десант тут ни при чем. Если вставить это слово, то по Романову получится: «Десант, который ты мне предложил, противоестествен». Что же он все-таки мне предложил?»
«Дизель, доцент, дракон…»
Антон дошел до края здания, заглянул за угол и пошел назад. Предупреждающие флюоресцентные надписи немного отвлекали его. Он подумал, что можно было бы написать проще, современнее, чем по уставу караульной службы: «СТОЙ! ПОСТОРОННИЕ БУДУТ УНИЧТОЖЕНЫ!» Представив себе табличку с подобной надписью, улыбнулся.
«Драхма, дренаж, дрогис. Интересно, есть такое слово?»
Антон уже сомневался, сказал ли ему правду Романов или просто пошутил. Он уже который день перебирает все слова, начинающиеся на букву «д», и пока ничего. Нет, как говорится, насильно мил не будешь. К черту эти слова, а то можно спятить.
«Дрожжи, дротик, дубина…»
Захотелось курить, но сигареты и спички он сдал, прежде чем идти на пост. На всякий случай похлопав себя по карману, Антон остановился возле дверей склада.
Для чего понадобилось майору менять замки? Похоже, Антон с тех пор, как завел дружбу с Романовым, стал чересчур подозрительным, даже Малышев заметил это. Они, конечно, остались друзьями, хотя дружба…
Антон вставил это слово: «Дружба, которую ты мне предложил, противоестественна».
Черт! Подходит. А если сначала? «Я понял эту существенную деталь – дружба, которую ты мне предложил, противоестественна». Вот оно: противоестественна дружба с Романовым. Противоестественно обращение Шляха к майору. «Антон, я отвлекаю тебя от чего-то существенного». Нужно отбросить в сторону одну важную деталь, сказал Романов. Выходит, нужно отбросить дружбу. Значит… он отвлекает меня своей дружбой. Что должно стоять за этим? От чего он отвлекает меня?
Антон почувствовал, что его слегка залихорадило. «Веришь или нет, Антон, но я даже задрожал от возбуждения».
Черт! Черт! Черт! Антон чувствовал, что он где-то рядом, понимание «серьезной игры на выживание» вот-вот дастся в руки, и все же Романов продолжал оставаться другом – он «лепит» его, помогает.
Антон попытался представить себе злые глаза Романова, но капитан всегда смотрел на него открыто, по-доброму, как старший брат или отец.
Почему?
Потому что играл или говорил правду?
В глазах не было фальши – он играл в открытую, иначе Антон заметил бы это.
Может, дело в ремонте? Я помогаю ему как бы по дружбе, а выходит, что нет. Он не дружит с соседями. Соседи тут ни при чем. Так, что было до ремонта? Романов «сделал» мне увольнительную, вписав паспортные данные двух чеченцев в журнал. «Ты никому не говорил?.. Полетаев у тебя спрашивал?» – «Как договорились, капитан». Договорились. Мы договорились, я знаю о подставных знакомых, но молчу, и Романов усугубляет это дружбой, усыпляет внимание, уводит в сторону постоянной работой – «запоминай, прокручивай ситуацию… для тебя это не просто группа лиц, это боевая единица». Ко мне, если судить по записи в журнале на КПП, приезжали чеченцы. Вот, наверное, в чем состоит главное. Меня подводят под чеченцев, что-то должно произойти. «Да, эту задачу я придумал только для тебя… игра на выживание… Я даже установил сроки».