Поцелуй начал Хань, а продолжил Чонин, перехвативший инициативу. Хань плотнее обхватил губами проворный язык, посасывая его и легонько касаясь кончиком языка собственного, поддразнивая и намекая, что хочет большего. Выпустив полотенце из рук, обнял Чонина и слабо застонал, ощутив прикосновение левой ладони Чонина к пояснице, а правой — к шее. Чонин медленно сдвинул правую ладонь выше, запустил пальцы в волосы Ханя, чуть сжал, притягивая к себе ещё ближе — так близко, насколько это вообще было возможно, и превращая без того глубокий поцелуй в нечто запретное и непристойное. Его быстрый язык двигался уверенно и настойчиво, откровенно. Так откровенно, что это уже само по себе походило на полноценный секс.
Хань прикрыл глаза и откинул голову назад, подставляя шею под горячие ласки. Пылкие прикосновения, жар и влага, осторожность и жадность… Чонина, похоже, совершенно не беспокоило, что на светлой коже Ханя останутся выразительные следы, и что это непременно заметят другие, и что догадаются, как именно эти следы появились и в результате чего.
— Ифань тебя прикончит… — с трудом выдохнул Хань, запутавшись пальцами во влажных волосах Чонина, но вопреки собственным словам сильнее откинул голову назад, чтобы Чонину удобнее было оставлять свои метки на изящной шее.
— Пусть попробует, — пробормотал Чонин и продолжил делать своё “чёрное дело”, правда, на пару секунд прервался, чтобы добавить: — И ты сам хочешь этого, я тебя не заставлял.
— Первый раз не считается? — хмыкнул Хань, но тут же вновь тихо застонал, потому что Чонин куснул его за нежную мочку, а после лизнул кожу под ухом.
— Почему же? Считается. Но тогда ты тоже этого хотел.
— Зараза, — подумав, подытожил Хань и прикинул, как бы ему половчее избавиться от жутко неудобной в этот конкретный миг одежды. Прикидывал недолго, поскольку Чонин толкнул его в грудь ладонью, заставив рухнуть на спину. Испугаться Хань просто не успел, плюхнувшись спиной на кровать. Чонин быстро втолкнул колено между его ног, поймал запястья и прижал руки к жёсткому матрасу, облитому шёлком простыней. Натиск полных и упругих губ погубил на корню все ростки сопротивления и возмущения. И когда Чонин перестал удерживать Ханя за руки, тот сам ухватился за смуглую шею, лишь бы не позволить разорвать поцелуй.
Чонин резким рывком задрал футболку Ханя, провёл ладонью по груди, чтобы в следующий миг потереть пальцами ноющий от возбуждения сосок. Хань задохнулся и от неожиданности, и от удовольствия. Чонин потёрся носом о его шею и хриплым шёпотом признался:
— Впервые вижу такого чувственного бету…
Хань честно хотел осадить Чонина парой резких слов, потому что всегда стеснялся собственной чувственности, но…
Но забыл об этом и громко застонал — смуглые пальцы крепко сжали сосок, плавно потянули так, что удовольствие сплелось с приятной болью и стало намного острее, существеннее — до слёз в уголках глаз. Чонин склонился к груди Ханя и провёл по ноющему соску языком, приласкал и успокоил нежными касаниями, унял боль и оставил лишь наслаждение — чистое и незамутнённое. И спустя один удар сердца Хань снова хотел боли и остроты, жёстких прикосновений твёрдыми пальцами, чтобы потом снова вот так — языком и тёплой влагой до тихого блаженства…
Чонин нетерпеливо задрал футболку выше, потёрся кончиком носа о вызывающе набухшую от несдержанных ласк вершинку соска, а затем сжал её зубами, прикусил до новой боли, прокатившейся по всему телу Ханя приятной волной, подстегнувшей его чувственность. Даже пальцы на ногах свело от пережитого только что удовольствия. Горячая ладонь прошлась по животу, накрыла ямочку в центре, чтобы после в неё мягко толкнулся кончик мизинца. Незамысловатое действие, но оно заставило Ханя выгнуться, чтобы прижаться к Чонину и сполна ощутить жар гибкого тела.
Чонин оторвался от его груди, неохотно выпустив сосок изо рта, приподнялся и завозился с пуговицей и молнией, сдёрнул брюки к чёрту вместе с бельём и откинул в сторону, потом уселся на пятки и слабо улыбнулся уголками губ. Хань, жадно глядя на Чонина из-под полуопущенных ресниц, медленно развёл ноги.
Если раньше это его смущало — перед другими, то теперь — перед Чонином — он сам хотел быть полностью открытым, хотел, чтобы Чонин смотрел на него, чтобы видел, насколько сильно он хочет и что он полностью готов. Его тело реагировало на альфу само по себе, пробуждая в Хане обычно спящую сущность омеги. С другими альфами Ханю приходилось использовать искусственную смазку, а с Чонином — нет. Ещё в прошлый раз, в отеле, его тело выделяло собственную смазку в нужном количестве, да и внутренние мышцы вели себя правильно. Так было и сейчас.
Чонин смотрел на него, как Хань и хотел. Скользил взглядом по животу, набухшему члену, меж широко разведённых ног — к раскрывшемуся входу. Розовым кончиком языка по полным губам, огоньками желания в тёмных глазах, учащённым дыханием и капельками пота на висках и над верхней губой — всем этим Чонин будил в Хане уверенность в себе и в собственной привлекательности для альфы, для своего кумира на гоночной трассе, для “живой легенды”. Он — “непроизводящий” — был желанным вопреки всему. И Хань просто от осознания этого готов был кончить прямо здесь и сейчас.
И ещё от вида обнажённого Чонина.
Умирая от восторга, он непрестанно, без устали, любовался узкими бёдрами, маленькими тёмными сосками на груди, широкими плечами, будто облитыми матово блестящей смуглой кожей, чёткими линиями ключиц, аккуратной ямочкой меж ними и сильной шеей, где длинные и гибкие мышцы были очерчены с непередаваемой красотой и завораживающей правильностью. После Хань терялся в резких чертах лица Чонина и не знал, на что именно ему больше всего хочется смотреть: на дерзкий подбородок или полные губы, на нос с хищной горбинкой или пушистые ресницы, на твёрдо вылепленные скулы или безупречную линию от подбородка до уха?
Хань с трудом сделал глубокий вдох и протянул Чонину руку. Просто чтобы коснуться хотя бы кончиками пальцев, вновь ощутить жар смуглого тела. Чонин словно бы и не заметил его руку, тронул ладонью низ живота, едва ощутимо провёл по члену и сразу же обвёл края входа указательным пальцем. Хань непроизвольно дёрнулся и прикрыл глаза. Его дыхание стало хриплым и ещё более частым, чем до этого. Он почти задыхался от желания близости. И такого с ним никогда прежде уж точно не случалось. Никогда и никого он не хотел настолько сильно и одержимо.
Он поймал Чонина за запястье и почти что отшвырнул горячую руку в сторону, подавился стоном и едва удержался от того, чтобы свести ноги.
— Прости… — громким шёпотом и с усилием выдыхал слова, — не могу так… слишком… слишком…
Хань умолк, потому что Чонин крепко сжал его бёдра и резко притянул к себе, заставив вскрикнуть одновременно и от неожиданности, и от обжигающего прикосновения напряжённого члена, легко проскользнувшего меж ягодиц, растянувшего вход и заполнившего Ханя. Чонин убрал левую руку с его бедра, ухватился за предплечье почти грубо, дёрнул к себе так, что Хань вскинулся с кровати и через миг сидел у Чонина на коленях, бросив ладони на широкие плечи. Хань задыхался, ощущая в себе твёрдый ствол, инстинктивно сжимал ногами узкие бёдра крепче и неотрывно смотрел Чонину в глаза.
— А теперь? — хрипло спросил Чонин. — Тоже слишком?
Хань перевёл взгляд на его губы, облизнул собственные, слабо кивнул и едва слышно попросил:
— Поцелуй меня…
Чонин поцеловал. И не один раз. Утонувший в желанных поцелуях Хань сам приподнялся, скользя по члену Чонина вверх, чтобы потом медленно опуститься вниз и прижаться ягодицами к жёстким мышцам, вновь приподняться и опуститься резче, и снова, и ещё, пока это не стало напоминать быстрый и грешный танец. Но это было так сладко и непривычно — самому выбирать собственный ритм при сексе с альфой. И ещё слаще потому, что Чонин ему это позволял и не пытался помешать, лишь послушно продолжал целовать и поддерживал, помогая двигаться и быстро насаживаться на крепкий член.