— А ты что тут делаешь?
— Страдаю. Туда никого не пускают. — И Бэкхён рассказал Ханю о том, что случилось на трассе во время гонки. Он сам примчался в клинику следом за медицинским “скоростным”, но пройти дальше холла не смог, несмотря на пометку в документах о браке с Чанёлем. — Надо что-нибудь придумать, иначе мы ничего не узнаем.
Бэкхён ухватил Ханя за руку и поволок за собой вокруг клиники. Тащил до тех пор, пока вдруг резко не остановился, указав куда-то вверх.
— Гляди-ка, окно открыто.
— Ты же не собираешься…
— Очень даже собираюсь! Подсоби-ка…
Окно было открыто на втором этаже. Логично, потому что на первом этаже окон не было вовсе. К стене клиники они продирались через заросли дико дремучих кустов с внушительными шипами.
— Да что это за чёрт? — не выдержал в конце концов Хань, когда ему впилась в бедро колючка в очередной раз. Больно вообще-то.
— Ежевика, наверное. Или что-то на неё похожее, — пропыхтел выпутывающийся из колючек Бэкхён.
— Ты брюки на заднице порвал.
— Пф! На свои посмотри. У тебя не только прореха на ягодице, но и шов лопнул. Симпатичные труселя, однако. Олени, птички… Где купил?
— Ты лезешь или нет?
— Лезу, конечно. Хватай за ноги… за ноги, а не за задницу! Та-а-ак… Ещё чуть, а то не дотягиваюсь… Левее теперь…
Хань пыхтел и пытался удержать Бэкхёна на плечах.
— Ну ты и тяжёлый…
— А если пяткой в табло? А потом в глаз? — с мрачной угрозой уточнил Бэкхён и всё же уцепился за подоконник, подтянулся и взобрался вверх, потом высунулся и вытянул руку. — А теперь, зайчик, попрыгай.
— Удавлю, — сердито пообещал Хань.
— Как любит говорить Чонин, хомячков не боюсь. Ты прыгать будешь или нет? Или подождёшь, пока Чонина выпишут?
Хань прикинул варианты и решил “попрыгать зайчиком”. Десять минут возни и настырных попыток увенчались-таки успехом, когда Хань каким-то чудом дотянулся до руки Бэкхёна, а тот с трудом, но смог-таки затащить его на подоконник. Они вместе спрыгнули на пол в просторной кабинке и уставились на сидящего на унитазе омегу. Тот пялился на них примерно с тем же выражением на лице и сжимал в руках рулон туалетной бумаги. Придерживать больничные брюки он перестал, и те съехали к лодыжкам, открыв симпатичные ножки.
— Извините, — вежливо высказался Хань и нашарил шпингалет, чтобы распахнуть дверцу и выползти в основное помещение — там парочка омег в больничных пижамах мыла руки. Они на появление Ханя отреагировали спокойно, но когда вслед за Ханем из кабинки выскочил Бэкхён, посмотрели на обоих с подозрением. Слегка опешивший от такого количества свидетелей их незаконного проникновения в клинику Бэкхён машинально закрыл дверцу кабинки на шпингалет снаружи, что немедленно повлекло за собой возмущённый оклик оставшегося в сортире омеги.
Бэкхён торопливо отпер дверцу и оглянулся на других омег, которые уже таращились на них квадратными от изумления глазами и пытались сообразить, чем можно заниматься в кабинке втроём. Особую пикантность ситуации придавало то, что на Хане не красовались подписи “бета”, зато и Хань, и Бэкхён могли похвастать изорванными брюками и сверкали красочным нижним бельём, торчащим из прорех.
Три омеги в одной кабинке в туалете, изодранные брюки плюс воображение…
Хань помотал головой, не желая опошлять ситуацию, и рванул к выходу.
— А руки помыть? — догнал его оклик Бэкхёна.
В самом деле, пусть лучше все думают о сексуальных непотребствах и онанистах, например, чем о посетителях, влезших в клинику без разрешения и через окно сортира.
— Когда-нибудь это выйдет тебе боком, — шепнул Хань Бэкхёну на ухо, тщательно намыливая руки.
— Если ты намерен ждать этого грандиозного события, то… я тебе не завидую. Пошли уже отсюда, пока нам не предложили пару свиданий в сортире. — И Бэкхён, вытерев руки, громко поинтересовался, где сортир для альф в этой “забытой небом богадельне”, на что ему растерянно ответили, что сортир вообще-то общий, как и везде.
— Непорядок, — подытожил Бэкхён и попытался поправить брюки так, чтобы спрятать трусы с собачками. — А я, может, хочу заходить в сортир и видеть только альф с расстёгнутыми брюками…
На лицах омег застыло мечтательное выражение. Пока они там себе мечтали о несбыточном, Хань и Бэкхён тихонько улизнули.
Дальше они вдвоём побегали по этажам, выясняя, куда могли подевать Чанёля и Чонина, потом решили разделиться, чтобы не привлекать внимания и охватить большую территорию.
— Один человек — это послание, а два — уже вторжение, — туманно пояснил Бэкхён, после в ответ на непонимающий взгляд Ханя указал на прорехи в брюках. В самом деле, один человек в рваных брюках — это странно, но мало ли… Зато два человека в драных брюках — крайне подозрительно.
Чанёля Бэкхён нашёл случайно, предварительно едва не столкнувшись с Ким Чондэ и Минсоком. Успел спрятаться за выступ стены в последний миг, подождал, пока парочка пройдёт мимо, а потом подумал, что уж Ким Чондэ наверняка в курсе, где держат Чанёля.
Без зазрения совести Бэкхён отобрал у пациента в инвалидном кресле развёрнутую газету месячной давности, выставил её перед собой, проделал пальцами две дырки в странице и начал преследование Чондэ и Минсока под бумажным прикрытием. Подобрался почти вплотную, когда парочка притормозила у двери палаты с кодовым замком. А через минуту из палаты вышел врач. Бэкхён успел разглядеть внутри койку и лежащего на ней Чанёля с забинтованной головой. После — успел запомнить код, набранный врачом, и возблагодарил небеса, что код для запирания и отпирания двери был в клиниках одинаковым.
— Как он? — встревоженно спросил Чондэ у врача.
— Пока не знаем. Внешних повреждений нет, только несколько лёгких ран на голове. Мы провели анализы, но результаты будут к утру. В сознание он пока не приходил, и причину вот этого я пока назвать не могу. Нужно подождать. Возможно, это последствия влияния полей чистильщика. А может, дело во вспышке. Ухудшение зрения будет однозначно.
— Постойте, вы хотите сказать…
— Пока ничего я сказать не хочу, но вероятность, что к гонкам его больше не допустят, есть. Зависит от того, в каком состоянии будут его глаза. И каким будет эффект. Если постоянным или долговременным, то о гонках придётся забыть. Если временным, то он сможет принять участие в следующем сезоне. Но судить только по результатам анализов нельзя. Необходимо проверить глаза непосредственно. Это будет возможно лишь тогда, когда он придёт в себя. Следуйте за мной. Надо подписать документы.
Бэкхён дождался, пока Чондэ и Минсок в компании врача уберутся подальше, потом набрал код и распахнул дверь палаты. Просочившись внутрь, дверь он запер и отшвырнул ненужную газету. Стоял и смотрел на бледного Чанёля, вытянувшегося на койке, возле которой стоял стул и мигал зелёными и жёлтыми огоньками отслеживающий аппарат. От его панели под одеяло убегали тонкие провода.
Бэкхён облизнул сухие губы, медленно подошёл к койке и опустился на стул, потом тронул кончиками пальцев ладонь Чанёля, лежавшую поверх одеяла. Кожа на ней казалась восковой и едва тёплой.
— Даже не знаю, смог бы я продержаться восемь лет, если бы нечто подобное случилось хоть раз до этого мига. А ты всегда говорил мне, что с тобой никогда ничего не случится на трассе… — Бэкхён вздохнул и устало прикрыл глаза. — Всё время безбожно лгал мне. Надеюсь, хоть сейчас тебе бесконечно стыдно. И только поэтому ты валяешься тут без сознания. Типа удрал и не должен объясняться. Чанёлли, ты такая скотина…
Бэкхён оплёл пальцами ладонь Чанёля, закусил губу почти до крови и снова вздохнул.
— Знаешь, я не собирался говорить тебе об этом… И даже сейчас пока не знаю, скажу или нет. Но это всё равно не так важно, как то, что я по-прежнему с тобой. Давай ты не будешь валяться на койке? Мне всё равно, вернёшься ты на трассу или нет. Всегда было всё равно. Я любым тебя люблю. И ты мне нужен. Ты — настоящий. Какой есть. Это не значит, что я готов отказаться от своих надежд, но это значит, что я всё так же люблю тебя, ты ведь знаешь. Поэтому у тебя нет никакого права загибаться тут и валяться без сознания. Я тебе это запрещаю, имей в виду, хорошо? Мне сейчас не рекомендуется волноваться, так что не давай мне повода.