— Этот титул наследственный.
— Можно подумать, у Фаня титул не наследственный.
— Наследственный тоже, но если семья Ифаня перестанет справляться со своими обязанностями, титула их и лишить могут.
— А тебя?
— А вот уж дудки. В моём случае это не работает, потому что мой титул — признание родства с Императором. И всё. Лишиться титула в моём случае никак, что бы я там себе ни натворил. И даже будь я последней скотиной и сто раз преступником как в Империи, так и за её пределами, в моём случае все подданные Антарес всё равно обязаны соблюдать положенный церемониал и выказывать почтение особе, в жилах которой течёт та же кровь, что и в жилах Императора. Пусть и изрядно разбавленная.
— Мрак, — поразмыслив, подытожил Хань.
— Полагаю, все прочие думают так же, — развеселился Чонин и вытащил из сумки длинный меч в богатых ножнах.
— Это ещё что такое? — Хань с возмущением потыкал пальцем в сторону оружия. — Мне тоже придётся нацепить похожую игрушку?
— Разбежался. Тебе в присутствии Императора даже игрушечное оружие нацепить не позволят. А это — семейная реликвия. Положено таскать её на мероприятия такого рода, потому что моя семья относится к военным. Отец занимает высокий пост в военном комитете, что тоже не добавляет энтузиазма прочим ноблям.
— У тебя тоже военный пост есть какой-нибудь?
— Пока нет. Я просто в авиации числюсь. Вот в случае войны расклад будет другим.
— О Господи… — Хань рухнул на кушетку и притворился трупиком. — Можно мне в этом больше не разбираться?
— Сдаёшься, да?
— Вот ещё… А что мне делать во время всего этого священнодействия по встрече с Императором?
— Помалкивать. Пока что. И держаться поближе ко мне или к Ифаню.
— Очаровательные инструкции.
— Не волнуйся, тебе понравится, — неожиданно широко улыбнулся Чонин.
— Что-то я сильно в этом сомневаюсь.
— Это ты зря. Финал этого мероприятия ты никогда в жизни не забудешь — это я тебе гарантирую.
Хань насторожился и сел на кушетке, внимательно вгляделся в лицо Чонина и забеспокоился.
— А что будет в финале?
— Сам узнаешь. Когда придёт время.
— Вы опять что-то придумали с Ифанем?
— Увы, я придумал это сам, так что — ш-ш-ш! Если Ифань узнает, такое будет…
— Погоди! — Хань сполз с кушетки и подобрался к Чонину. — Что ты собираешься сделать?
— Не скажу. Уймись. Просто расслабься…
— …и получай удовольствие? — возмущённо прошипел Хань. — Во время прогулки по минному полю? Я же ни черта не знаю!
— Тебе и не надо. Какой с тебя спрос? Ты же не местный.
— Можно подумать, меня это спасёт, если я сяду в лужу!
— А ты не садись в лужи — это скучно.
Но скучно Ханю стало, когда в дверь постучала толпа народа и взялась за него с азартом. Его опутали измерительными лентами, взвесили, обмазали всякой дрянью, подстригли, заставили перебрать огромный гардероб и затеяли грандиозный спор на тему цветов, в каких ему следовало предстать перед Его Величеством. Тут трудность заключалась в его положении. Если бы они с Чонином состояли в браке, то его обрядили бы в цвета Чонина — и делу конец. Но Хань не мог похвастать отметкой в документах о браке, а собственных цветов у него не было.
Чонин бесстыже угорал во время всей это процедуры. Особенно сильные приступы хохота у него случались во время бурных протестов Ханя надеть то или это, или же по поводу цветов, которые Ханю не нравились.
— Белый или серебристо-серый подойдут вполне, — наконец соизволил прекратить бойню за цвета Чонин.
— А у тебя какие? — с подозрением посмотрел на него Хань, мастерски игнорируя типа с розовым шарфиком. Тип отчаянно пытался завязать розовую пакость на шее Ханя бантиком.
— Чёрный с серебром, так что ты будешь в тему, — быстро ответил Чонин и свалился на кушетку, продолжая ржать под прикрытием пуфика.
— Я тебе это потом вспомню…
— Не сомневаюсь… ха-ха-ха!
— Заткнись! — зашипел довёденный до белого каления Хань, чем спровоцировал новый взрыв хохота. — Да уберите эту розовую дрянь!
— Но вам так к лицу, и освежает…
— А я не хочу быть свежим!
Чонин уже подвывал от безудержного веселья и катался по кушетке с пуфиком в обнимку. И присутствие слуг его совершенно не смущало. Впрочем, Хань уже отмечал это не раз: Чонин никогда не вёл себя в присутствии слуг так, как вёл бы себя в присутствии иных людей.
— Слуги любят чесать языками, но делают они это только в своём кругу. И никогда не станут болтать об этом при чужих слугах или посторонних. Слуги каждого хозяина — это как маленький замкнутый мирок, куда заказан путь чужим. Я не считаю их “вещами”, просто знаю, как это работает. Немного похоже на врачей. Ты же не воспримешь как личное оскорбление, если хирург увидит тебя голым, например.
Вот так вот. Но Хань так не умел и продолжал смущаться как при посторонних. Дома у него тоже были слуги, но не те, что одевали бы его, мыли или ещё как-то вторгались в личное пространство. Управляющий и кухонный люд — это всё-таки не то. Имперские слуги ещё и обсуждали чуть ли не каждую родинку на его теле, не говоря уж о члене или заднице. И обсуждали не только между собой, но и при Хане, даже пытались с ним самим это пообсуждать. Или поболтать о Чонине в различных ключах, что тоже не особо Ханя радовало. Даже при том, что далеко не все из слуг говорили на общем, а за корейский и немецкий Хань взялся только недавно, так что связные фразы пока находились за пределами его возможностей.
Толпа народа с розовыми шарфиками и прочими причиндалами убралась на закате, оставив Ханя почти бездыханным в кресле. Но Чонин не позволил ему перевести дух, ухватил за руку и потащил в императорский сад. Они пробежались мимо пары прудиков с карпами, зарослей с диковинными цветами, деревьев с белками и мартышками, а потом остановились на лужайке, густо усыпанной распустившимися подсолнухами. Чонин бросил быстрый взгляд в сторону опускавшегося за горизонт солнца и торопливо велел:
— Загадай желание!
— Что?..
— Быстрее! Загадал?
— Ну… — Хань подумал о том, что в тёмной рубашке, застёгнутой всего на две пуговицы, Чонин неприлично красивый. И прямо сейчас Хань хотел, чтобы Чонин принадлежал только ему одному — навсегда. А потом он вскрикнул от неожиданности, когда на них с Чонином обрушилась густая капель. В лучах заходящего солнца каждая капля переливалась всеми цветами радуги. И Чонин перед глазами Ханя казался сияющим, словно осыпанный с головы до ног бриллиантовыми крошками. Наверное, сам Хань выглядел так же, потому что Чонин смотрел на него с едва заметной улыбкой на губах и не отводил глаз.
— Успел загадать?
Хань осторожно кивнул.
— А что, сбудется?
— Непременно. Это Радуга Желаний.
— Твой Император прямо жук какой-то. Мало ему Империи, так ещё и держит под рукой такую удобную штуку. Грязно пользуется магией.
— И не говори, — расхохотался Чонин. — Побежали обратно, пока нас не застукали.
— Что? А могут застукать?
— Вообще-то сюда нельзя ходить без разрешения Его Величества. Лучше смыться, пока не заловили.
И они рванули обратно, а потом Хань спал без задних ног, убитый кучей впечатлений от прошедшего дня. Спал хорошо, следует признать, но отличное настроение тут же сдулось, когда он проснулся и вспомнил, что пора собираться к Императору. И теперь шансов отвертеться не осталось.
Ни одного.
До торжественного выхода Императора к подданным Хань в компании Чонина и Ифаня околачивался среди толпы знати. Чонин выглядел убийственно в чёрном костюме с серебряными узорами и с мечом в дорогих ножнах на боку. Ифань смотрелся примерно в том же духе, только цвет его костюма был синим, а узоры выполнили голубой нитью. Хань изо всех сил пытался стать незаметным, но серебристо-серый костюм портил ему всю игру. На него не пялился только ленивый, а ленивых почему-то не оказалось вовсе. И большинство взглядов даже не пахли доброжелательностью. Неприкрытые неприязнь и презрение.