Но в каком плане можно даже расчленить его в глубину? Если в формально-логической абстракции мы отвлекались от содержания отнюдь не на том основании, что оно якобы не мыслится субъектом в логических актах, то и привлечь его, выделяя в нем что-либо новое по сравнению с эмпирической «материей», мы не можем на том основании, что оно всегда мыслится субъектом, имеется им в виду и т. п. Дело, очевидно, в учете того, что содержание не просто мыслится, но что человек действует с предметами и изменяет их своими действиями, что, следовательно, в конкретном содержании мысли есть предметные продукты, «отложения» познавательных действий субъекта[46]. Иными словами, дело как раз в учете проявлений формы — субъективной активности исследователя. Определенные моменты предметного состава мысли (содержания в широком смысле этого слова) рассматриваются как созданное человеком объективное положение вещей, как опредмечивание его деятельности, И по-новому отвлечься в логике от эмпирического содержания, удерживая в то же время его общее строение (абстрактное содержание мысли), можно на основании наблюдения и осознания познавательных действий субъекта с предметом: предметы преобразуются в них сообразно с выявленным, установленным, допущенным и т. д. онтологическим порядком предметов, зафиксированным в общих идеализациях и предположениях о бытии, в определенной общей (и часто скрытой) содержательной схеме ума, «поле мышления», структурирующем виденье исследователя в целом до получения любых (всех возможных частных выводов и знаний в этом поле (всегда ограниченном). Действия, так сказать, «свидетельствуют» о такой основе, онтологическом порядке, являются его «симптомами». Например, в механике исключение исследователем влияния среды при изучении перемещения тел в пространстве предполагает идею непрерывности действия сил и однородности пространства, равноправия бесконечного числа точек, проходимых движущимся телом[47]. Иными словами, в качестве действия исследователя с предметом (а не действия с логическим строением знания), предпосылаемого приобретению знания о законах движения, такое исключение некоторого эмпирического фактора осуществляется актуально только на вполне определенной онтологической основе. Если ее нет, то нет и этой деятельности; история догалилеевской механики — яркий этому пример: простая, казалось бы, мысль о том, что можно отвлечься от среды и формы движущегося тела, чтобы выявить законы движения, не приходила людям в голову. В этом смысле основой (и предпосылкой) галилеевских форм абстрагирования явилась (и в дальнейшем обобществилась и сохранилась) новая мысленная предметность, обобщенная структура содержательного «поля мышления», соотношения которой фиксированы — например, категориями прерывности и непрерывности — так, что задают именно данную смысловую возможность и последовательность различных исследовательских актов и их комбинаций в продуктивной работе мысли. Сознание целесообразности и достоверности (правильности) того или иного конкретного действия с предметом — скажем, того же самого отвлечения от формы тела в анализе движения — покоится здесь, в частности, на образе непрерывного, сводимого, в принципе, к бесконечному числу отрезков движения и воссоздаваемого их соединением. Анализируя процесс познания в содержательной логике, мы должны идти к такой основе через наблюдение и осознание последствий предметных познавательных действий, т. е. существования субъективно-деятельной формы. Лишь факт и наблюдение этих последствий позволяют отдифференцировать идеальные предметности науки от объектов самой действительности как таковой, выявить в последних содержание деятельности, отложившееся в них и позволяющее ими оперировать в мысли, «брать» их мыслью.
Упорядочивающая и регулирующая роль этого содержания, являющегося фактически своеобразным «квантом познания», создающим вокруг себя поле виденья, по силовым линиям которого движется продуктивная мысль, обладает одним свойством, которое уже неоднократно упоминалось нами и которое необходимо здесь подробнее обговорить. Выше речь шла, например, об образе непрерывного, т. е. фактически о понятии, структурированном в то же время как образ. Что это значит? Но это же обстоятельство выражено в самом термине, которым мы пользуемся для обозначения содержания деятельности (т. е. того содержания, которое важно для формы мышления и является ключом к ней), — «абстрактное содержание». Он сочетает две, казалось бы противоречащих друг другу, вещи: содержательное, имеющее характер эмпирической данности и непосредственности (созерцаемости), и абстрактное, имеющее логический, понятийный, обобщенный характер. — Но «абстрактное содержание» не означает ни то, ни другое, а нечто третье, промежуточное, соединяющее в себе черты и того, и другого. Это понятие, конструкция предмета, ибо объективировано при определенных идеализациях и допущениях (а вовсе не дано извне восприятием), но в то же время оно предметно задает всеобщий строй мысли, основывает его на особой наглядности и чувственно-предметной достоверности, непосредственности, на интуитивном схватывании («виденьи») всего целого предметной ситуации, а правильность и очевидность отдельных дискурсивных ее фиксаций усматривается уже из содержательного понимания (и тем самым определяется, обусловливается, представляется необходимой и всеобщей и перелается как творческая способность, культурный навык). Это абстрактная наглядность, схематическое внутреннее созерцание, абстрактные образы, являющиеся знаками и символами отношений реальности и обнаруживающиеся в науке в виде привычных образов физического следования, воображаемых жестких стержней, соединяющих части предметов, движущихся контуров и обобщенных пространственных представлений, кинетических и динамических схем, разнообразных инженерно-модельных связок, замыкающихся каналов и линий связи, или вообще — в более сложных случаях — совершенно абстрактных систем связей, соединяемых в целое представлением целесообразности. Все они являются в то же время образами самой активности, акта конструирования (творческое воображение лишь предметно их воплощает и выполняет). Психологически они могут бесконечно варьироваться по типу в зависимости от индивидуальных особенностей и привычек субъектов, но общим и независимым от психологии здесь является то, что именно объективации и допущения о способе связи предметов, объединяющая их онтологическая схема осуществляются через эту особую наглядность и очевидность, через абстрактное, схематическое созерцание, структурирующее изнутри и телеологически связывающее всю систему мысленного действия. А эмпирические отношения и зависимости вещей видятся уже через эти «образы» (или предметно-наглядные воплощения, «выполнения» определенного общественно-человеческого навыка деятельности, обладающие в то же время абстрактностью, схематичностью всеобщего), вступают через них в мысленные комбинации, расчленяются и соединяются мыслью, имеющей в виду установление формально-логической связи понятий и выводов в конструируемой теории, но «непосредственно понимающей» и «схватывающей» эти отношения и зависимости в целом до формулировки и реализации такой связи.