-- А дети.
Опять безразличие, прикрытое тишиной…, нет, она не прикрывала его она просто ещё не совсем распознала игру оставаясь односторонним приверженцем женщины. Вокруг мужчины растекалось зловоние. Тишина теснилась от него, она была соратником равновесия и правды, она презирала ложь.
-- А что дети? Она вновь отвернулась, устремив взгляд в окно и даже немного отодвинулась, прижавшись к боковой двери. Солнце ярко освещало салон, блики падали на лицо женщины играя солнечными зайчиками, она опустила козырек и опять погрузилась в тень.
Он кинул быстрый взгляд в её сторону.
-- Как ты это объяснишь им.
-- Им не надо объяснять, они в курсе. Ни один мускул на её теле не дрогнул. Она не шелохнулась, могло показаться что слова возникли ни откуда, она будто и не говорила их. Даже воздух не колыхнулся.
От неожиданности он побледнел, лоб покрылся потом, кисти рук стали напоминать клешни, грубо вцепившиеся в руль, мысли запрыгали в хаотичном порядке, а машина медленно стала сбрасывать скорость.
-- Как в курсе…! В курсе чего…?
-- Всего. Она была спокойна не сменила позу не отвернулась от окна. Холодна и недвижима как статуя. – В курсе всех твоих дел.
-- Почему это моих..., наших. На слове наших он сделал упор, и вновь нажал на газ.
-- Ну…, когда-то были наши, а, теперь буду только твои. Уже года четыре как они только твои, -- она задумалась, -- а может и больше. Не смотря на него, она вжалась в кресло ещё глубже.
В этот момент женщина, наверное, и не подозревала что именно эти слова были для него бальзамом, они ласкали его слух и вселяли надежду на будущее.
Уже с год, как он вынашивал план как бы избавится от своего семейства. Он жил в доме на пол ноги, жена как бы была, но в тоже время; - её как бы и не было. Он старался её не замечать, а она и не лезла на глаза. Последнее время больше молчала, он прибежит домой переоденется перед работой и опять до ночи, или до утра. А жить то так оказалось вообще и не плохо, живёшь словно один; -- но с прислугой, рубашки чистые, поесть ели что, есть, да и в доме чисто. Вот только дети; -- иногда так надоедят хоть вой. Папа папа, папа - то, папа это; -- сил нет. Деньги на них трать, усюсюкайся, думай, как одеть, накормить. Достали право.
«И вообще, как это он решился заводить детей! Нафига это было нужно? Наверняка это она подстроила., залетела что бы в загс затащить, а второго родила что бы удержать. -- Он зло зыркнул в сторону жены. Но вместо её лица перед глазами возникли весёлые рожицы пацанов. Два улыбающихся рта, один без четырёх передних зубов с ярко голубыми; - его глазами. Другие тёмно - зелёные пытливые так и лезли в душу. Как не пытался он выгнать их из своей головы у него ничего не выходило.
Дура! Рявкнул он про себя.
Однако где – то далеко в подсознании кто – то тихо сказал. —Всё было не так, и ты любил её и любишь их. Но вместо того что бы прислужится к голосу, он опять повторил про себя.
«Дура! Вот была бы она похожа на Светку, ничего бы не случилось. Машина есть, -- он нежно погладил свою любимицу по рулю, -- теща померла, наконец под ногами не болтается, ну-и сидела бы с пацанами, жить не мешала…, на этом бы и сошлись.»
Думая так, он прекрасно понимал, что сейчас больше всего хотел быть свободным, она ему просто стала не нужна; -- он, и его белоснежная любимица так тяжело доставшаяся ему, -- только они двое. И больше никого.
К тому же у него был запасной «аэродром».
«Ах Светик Светик, Светик – семицветик» -- зазвенело у него внутри. Ни вопросов, ни нытья праздник жизни, да и только. Всегда весёлая, сексуальная, молодая, только ноги одни чего стоят, длинные стройные, а когда надо сильные. –Ух, забрало, --он передёрнул плечами. -- Вот сядем вечерком, откроем все окна и с ветерком; - как тусанём.
Радужная картина встала перед его глазами, бутылка шампанского, красивая женщина и прекрасная машина уносящая их в даль.
«Но…, это будет потом, а сейчас, нужно сделать так что бы не остаться в дураках, -- думал он, прикидывая как бы правильней ответить.
*** ***
--Ну что-ж…, решила так решила, - глядя перед собой и изобразив озабоченность мужчина попытался придать голосу тревожные нотки