Адольф Гитлер одел свою коричневую рубашку и принялся заправлять ее в брюки. Ева Браун, в сторону которой он больше не смотрел, распростерлась на огромной кровати совершенно голая, машинально жуя конфету за конфетой. Впереди ее ждал, судя по всему, еще один бесконечный скучный день, полный одиночества и безделья. День, во время которого ее единственными собеседниками могли быть лишь слуги и прочие представители обслуживающего персонала — ведь, когда в гитлеровскую резиденцию «Бергхоф» прибывали высокие гости, видные деятели нацистской партии и германского высшего командования, Еву Браун бесцеремонно прятали в дальних комнатах. Она никогда не участвовала в подобных встречах — никто не должен был знать, что у великого фюрера Германии есть «слабость» в виде женщины. Олимпийская фигура Адольфа Гитлера должна была оставаться величественно-одинокой, парящей над простыми смертными.
Заканчивая одеваться, Гитлер неожиданно застыл от внезапно поразившей его тревожной мысли. А что, если британцам все-таки удастся каким-то чудом овладеть батареей Геббельса? Морщась, словно от зубной боли, он медленно подошел к огромному окну, из которого открывался фантастический вид на окружающую «Бергхоф» природу. Солнце уже начало подниматься из-за Альп. Его огненно-красный шар окрашивал небо в розовый цвет. На этом фоне отчетливо выделялись, точно вырезанные резцом, величественные силуэты гор. Адольф Гитлер долго смотрел на эту грандиозную картину, которую так ценил из-за присутствовавшего в ней истинно германского величия.
Обращаясь к горам, он прошептал:
— А что, если мой «Вотан» не сумеет достичь батареи Геббельса вовремя?
Но единственным ответом, пришедшим со стороны гор, был лишь резкий порыв холодного ветра.
Глава четвертая
— Я умираю, — простонал гауптшарфюрер Метцгер. — Боже, как же мне плохо! Меня всего разрывает на части! — Он поднял страдальческие глаза на шарфюрера Шульце и роттенфюрера Матца, которые подошли к личной уборной Мясника и теперь смотрели на него с довольно приличного расстояния. Мокрое от пота лицо Метцгера было зеленого цвета.
В уборной для унтер-фюреров батальона СС «Вотан» было хорошо слышно, как корабельные пушки англичан обстреливают побережье. Мясник отлично слышал это и чувствовал сосущий страх под ложечкой. Подобный страх он испытывал всегда, когда в воздухе начинало пахнуть жареным. Но он старался не показывать этого. И, чтобы там ни творилось снаружи, он в любом случае не хотел покидать своего места. Он просто не мог выйти сейчас из сортира.
— Почему ты пристал ко мне именно сейчас, Шульце? — простонал гауптшарфюрер. — Неужели ты не видишь, как мне хреново? Черт побери, у меня такое чувство, словно моя задница в любой момент готова взорваться!
Шульце и Матц без всякой симпатии посмотрели на корчащегося от боли Метцгера.
— Ты же видишь, как мне ужасно плохо, — прохрипел Мясник.
— Вижу?! — воскликнул Шульце. — Мне не нужно ничего видеть — я это чую своим носом! Ты здесь так страшно навонял, что от этого все волосы на голове старины Матца закрутились бы колечками — если бы только на его лысой голове был хотя бы один волосок!
— Избавь меня от своих шуточек, Шульце, — простонал Метцгер, вытирая капли пота со своего лба огромной вялой рукой. — Здоровенный гамбургский верзила вроде тебя просто не способен понять, как может быть плохо другому человеку.
Шульце вспыхнул.
— Послушай, Метцгер, — воскликнул он, — нам надо поговорить о другом. Что-то стряслось с «Вотаном» в Бельвилле. Отсюда хорошо видно, как там горит несколько домов и идет ожесточенная перестрелка. А воздух полон дыма и осколков снарядов. Я думаю, нашему батальону там приходится очень жарко!
— И что же я в этой связи должен сделать? — уставился на него Метцгер.
— Здесь под твоим началом стоит несколько танков Pz-IV. Просто разреши им вступить в бой, — заявил шарфюрер.
— Да, отдай приказ им как можно скорее выступить на помощь «Вотану», — сказал Матц. — Пара 75-миллиметровых орудий этих танков может решить исход дела!