— Ай, что это? — без церемоний отодвинув меня плечом, Ковших высунулся в окно. — Что это, милейший, куда путь держите? — прокричал он, адресуясь к вознице первых саней.
— Раненых везём, ваше благородие! — был ответ. — Нынче ночью стычка с турком произошла. Большие потери.
— Это как раз побочные последствия геройства, — проговорил полковник Пирумов. — То, что прилагается к орденам и крестам. Но часто сие событие является единственной наградой. Ранения — это всегда боль и страдания. В течение жизни каждый человек в той или иной мере познаёт боль и страдания. Иногда эти боль и страдания безопасны, то есть не несут прямой угрозы жизни, но если вы оказались на театре войны…
Однако егоза-Ковших не стал слушать слова умного человека. Наскоро накинув на плечи своих бобров и нахлобучив шапку, он выскочил на улицу и погнался за медленным обозом. Поручик Мейер пытался его остановить, но куда там! Ковших отбивался и брызгал слюной, умоляя пилота ссудить ему несколько рублей наличными якобы для раздачи раненым. Мейер в полный голос называл его дураком и, опорожнив карманы, разочарованный вернулся в собрание. Горячность Ковшиха странным образом подействовала на господ офицеров, заставив некоторых из них последовать на улицу буквально с непокрытыми головами. Я отправил лакея следом с шинелями и фуражками. Нельзя ведь допустить, чтобы схваченная по дурости, от слишком чувствительного сердца простуда лишила штаб армии лучших его служащих. Однако их благородия Бек-Пирумов и Минбашибеков остались на своих местах. Так же остались при своём командире несколько младших офицеров 153-го Бакинского полка. Кроме этих отменных вояк — героев Саракамыша, под тёплым кровом офицерского собрания остался и его высокоблагородие полковник Масловский, который своей выдержкой и осмотрительностью всегда давал нижним чинам хороший пример.
— Нечасто увидишь столь открытого человека, дурь которого сразу и без обиняков видна, — проговорил штабс-капитан Минбашибеков вслед убегающему Ковшиху. — В то же время он обладает некоторым, я бы сказал, обаянием, способностью увлекать за собой… А что, друзья, не завинтить ли нам на досуге? Вы, Даниэл Абиссогомонович, как на это смотрите?
И Минбашибеков зашелестел колодой, приглашая присутствующих к картежу.
— Николай Николаевич категорически против подобных занятий, — сдержанно заметил полковник Масловский. — Как старший офицер запрещаю.
— Придержите язык, штабс-капитан, — проговорил Мейер. — Иначе…
— Что "иначе"?
Штабс-капитан вскочил. В воздухе снова запахло изобретательством.
— Позвольте, поручик! Не вы ли сами называли этого Однодворова или как его там… Ковшиха… дураком? — прокричал штабс-капитан.
— Вообще-то Адам купец первой гильдии и почётный гражданин города Кострома. Весьма щедрый и отважный человек, — сказал поручик Мейер уже более спокойным тоном.
— В Костроме не доводилось бывать…
— Повторяю: Адам — мой друг, весьма щедрый и отважный человек. Набожный меценат. Свободен от многих грехов, свойственных людям его круга. В том числе и от самого страшного для христианина — гордыни. Но есть у него одна страстишка…
— Карты-с?
— Никак нет. Это страсть к новым ощущениям. К тому самому риску, к которому, как вы ошибочно полагали, Даниэл Абиссогомонович, он не приучен. У Ковшиха в характере есть много хорошего, в том числе у него есть… гм… совесть.
Я застыл посреди комнаты с разинутым ртом, разгорячённый спором господ офицеров и немой от изумления. Его благородие господин поручик сказал "совесть". Что бы это могло означать?
— Жены ли разве нет? — мрачно поинтересовалась одна из черкесок. — Да кто за такого пойдёт? Разве из-за денег…
— Он хочет получить Святого Станислава третьей степени. Готов рисковать всем, в том числе и жизнью. И с этой его прихотью я ничего не могу поделать. Подавай ему подвиг, и всё тут!
Бросив колоду на стол, штабс-капитан Минбашибеков вскочил на ноги:
— Предлагаю тост. За одержанные и будущие победы! За героев Сарыкамыша! Виват! — вскричал он. — Эй, ты! Как тебя… Лебедев?.. Ну что же ты? Наливай!
— Гитару подай, Лебедев, — проговорил полковник Пирумян.
— Да! Под Сарыкамышем было дело… — вздохнул поручик Мейер.
— Страшно вспоминать, — согласился их высокоблагородие, принимая из моих рук гитару. — Кстати, я ведь бывал на тамошнем театре. С 24 августа по 8 сентября 1894 года участвовал в поездке строевых офицеров во время лагерного сбора. Ах, как это помогло нам!..