Полковник Пирумов передал по цепи приказ командующего.
Между тем огонь крепостной и полевой артиллерии всё усиливался. Нас буквально засыпало дождём снарядов. Считать убитых перестали. Раненых выносили кое-как, и они долго ждали перевязки. Многие умирали от ран. Между тем под покровительством нарастающего артиллерийского огня турки бросились атаковать форт. Мы отбивали одну атаку за другой, постоянно теряя людей. Через некоторое время мы поняли, что действительно оказались отрезанными от остальных сил корпуса плотным орудийным огнём. Оставалось надеяться только на себя. Полковник Пирумов призывал нас к стойкости, и мы стояли насмерть. Кровавый день клонился к вечеру, и уже едва ли не каждый из нас был ранен. Получил лёгкую рану и я — слегка задело шрапнелью мякоть на ляжке правой ноги. Рана ерундовая, но кровищи натекло в сапог изрядно. При восьмой или девятой турецкой атаке, когда я грешным делом думал, что нам каюк, полковник Пирумов обошёл цепь стрелков, повторяя каждому одни и те же слова: "Мы — русские. С нами Бог. Так с молитвой победим. Подпускайте противника ближе. Берегите каждый патрон. Не останется патронов — колите штыками".
При одной из атак мы действительно приняли противника в штыки. Кажется, то была седьмая из восьми отчаянных атак, обрушившихся на нас в тот день. Да и как быть иначе, если патронов ни у кого уже не осталось. С криками "ура!" мы выскочили из укрытий на окровавленный снег. Мы сражались, прикрываясь телами убитых наших товарищей и врагов, которыми был усеян весь склон. Не выдержав нашего натиска, турки побежали. Так мы отбили атаку.
Патронов у нас не оставалось совсем. Нашлось только несколько ручных гранат. С ними мы и приготовились отбивать очередной штурм, который неминуемо должен был последовать. Полковник Пирумов призывал нас к честной молитве. И мы молились Господу нашему Иисусу и Матери нашей Честной Богородице. И молитвы воинов были услышаны.
Спасение пришло в виде странного человека, пробравшегося к форту с осликом в поводу. Прибывший был одет, как курдский крестьянин, но при этом страшно изранен осколками шрапнельного снаряда. Одна из ран имела совершенно устрашающий вид. Невозможно было понять, как мог двигаться этот истекающий кровью человек с напрочь оторванной правой рукой, которая не отделялась от тела только лишь потому, что была засунута в рукав тулупа. Сделав прибывшему кое-как перевязку, мы сняли с ослика ящики с патронами. Тем временем наш спаситель скончался на руках у полковника Пирумова, успев прошептать только своё имя "Адам Ковших" и просьбу помянуть его по православному обычаю. Так мы остались с его бездыханным телом на руках, зато вооруженные и готовые к отражению новых атак неприятеля.
Подсчитав бойцов, полковник Пирумов понял, что буквально каждый из нас имеет рану разной тяжести. В цепь залегли все, кто мог ещё ходить, но нас оказалось слишком мало. Тогда лежачие раненые попросились в строй. Мы вынесли на позиции тех, кто не мог самостоятельно передвигаться. Вложив им в руки заряженные ружья, мы приготовились к отражению очередной атаки. Раны наши кровоточили и болели, но настроение у всех было самое решительное.
А турок обманулся. Придя к ошибочному заключению о том, что у нас совсем уже не осталось патронов, неприятель кинулся на очередной штурм слишком уж бесшабашно и открыто. Ответом ему стал наш дружный, несущий неминуемую смерть, залп. Турки валились на истоптанный кровавый снег мёртвыми снопами. Военная удача снова, в который уже раз, оказалась на нашей стороне. Враг бежал. Отступил окончательно, оставив в наших руках форт Далангез — ключ к эрзе-румской позиции".
Последнее письмо поручика Мейера к его невесте Ленни Фишер из города Гродно. Писано в городе Хасан-кала:
"Уверен, что это письмо ты получишь одновременно со всеми предыдущими, писанными мною тебе из села Караурган. Не удивляйся этому обстоятельству. Всё объясняется одним словом: СЕКРЕТНОСТЬ.