— Виктор, — прервал его разглагольствования Александр, — знаешь, иногда ты вызываешь у меня дрожь.
Виктор улыбнулся и взял письмо доктора Вудса. Он поцеловал его.
— Неважно, — сказал он, — дитя теперь стало мужчиной. Но, по крайней мере, мы знаем, где он.
— Да, — ответил Александр. — После всех этих лет мы можем что-то с ним сделать. Ты должен немедленно ехать в Лондон к юристам, а я отправлюсь в Корнуолл. Наконец-то мы знаем, где он, и знаем его имя: Джейкоб Флетчер.
4
Вот каково было попасть на флот по принуждению. Всю ночь я провел взаперти в одном конце комнаты на втором этаже, за тяжелой дубовой решеткой, которая тянулась от стены до стены и от пола до потолка, разделяя помещение надвое. Урывками я начал осознавать, что меня окружает. За решеткой, в которую я был вжат, виднелась грязная, захламленная комната с несколькими столами и стульями и горами мусора, скопившегося за долгое время пребывания здесь толпы мужчин. Скудный свет исходил от нескольких свечей, мерцавших на столе, где сидели или спали вповалку наши стражи, якобы несшие вахту. По их сторону решетки было почти столько же народу, сколько и по нашу, и они, как и мы, в основном спали на полу. Но у них было куда больше места, одеяла и соломенные тюфяки.
Ночь была не из приятных. Я оказался втиснут в грязную человеческую массу. В этой тесноте мне едва хватало места, чтобы сидеть на полу, прислонившись спиной к стене, с решеткой вместо подушки и с пьяным в стельку рыбаком под боком. Как и все остальные в этой камере, кроме меня, он был мертвецки пьян. И все же в помещении не было тихо. Всю ночь здесь раздавались кашель и стоны людей, которые не могли ни толком проснуться, ни толком заснуть. В редкие минуты бодрствования я тревожился о своей судьбе и о том, как исправить эту ужасную ошибку. Ведь я точно знал, где нахожусь: это был «Ронди», вербовочный пункт пресс-ганга в таверне «Три голландских шкипера», старом трактире у нижней гавани в худшей части Полмута. Он стоял прямо у портовой лестницы, что было удобно для выхода в море. Все знали, где находится «Ронди», и моряки никогда не ходили мимо него в одиночку или по ночам. Но пресс-ганг меня никогда не беспокоил, ведь я, по идее, был от него освобожден… так что же я здесь делал?
В конце концов я уцепился за эту мысль: утром все разъяснится, и меня отпустят. В любом случае, Дэвид и Енох наверняка расскажут миссис Уилер, а та сообщит в контору Пенденниса, и меня непременно спасут. Так прошла ночь, и, как всегда, наступил рассвет. Свет медленно проникал сквозь два окна большой комнаты. С моего места было видно одно из окон. Я видел, как по воде бежит мелкая рябь. Красивое зрелище, но в тот раз оно наполнило меня лишь унынием.
Тут рыбак зашевелился, расталкивая соседей локтями. От него несло навозом, а вид у него был смертельный. Постепенно все стадо проснулось и начало переговариваться и жаловаться. Разговоры шли все о кораблях, порках и ужасах флотской жизни. Что еще хуже, рыбак — тот самый, что кашлял всю ночь, — начал намеренно тереть голое колено о грубый кирпич стены. Ему это явно не нравилось, он стиснул зубы от боли. Вскоре у него на ноге появилась открытая рана, по которой заструилась кровь.
— Что вы делаете? — прохрипел я, пересохшим и забитым слизью за ночь горлом.
— Нечестно… Не пойду, — сказал он. — Жена и детишки дома… Флот калек не берет.
— Что? — переспросил я, но он меня проигнорировал.
Мало-помалу он вытер на колене целый кратер и время от времени втирал в него грязь с пола. Он создавал видимость хронической язвы, чтобы его сочли негодным к службе. При виде этого мне стало дурно, и я отвернулся. Но я не мог не слышать звуков его движений и стонов боли, когда он упрямо продолжал свое дело. По своей наивности я подумал, что это поистине ужасный пример того, на что готовы пойти люди, лишь бы избежать службы на флоте.
Примерно через час после рассвета началось движение. Дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и вошел офицер. Ему было лет шестьдесят, лицо покрывала многодневная белая щетина. И он сам, и его мундир были поношенными и обвисшими; он был толст, неуклюж и опирался на палку. При его появлении вербовщики встали, а те, кто был в шляпах, сняли их. Подтянув ремни и почесывая задницы, они выстроились в неровную шеренгу в ожидании его распоряжений. Он подошел к решетке и заглянул в загон опухшими глазами.
— Богом клянусь, я лейтенант Спенсер! — провозгласил он. — Лейтенант Спенсер, и уж поверьте, вы меня запомните.