Даже капитан был настороже. Он ловил мой взгляд и кивал мне, как будто мы с ним делили какой-то секрет. А все остальные относились ко мне с какой-то преувеличенной вежливостью. Даже Норрис, хотя ему и было неловко, и он старался быть таким же товарищем по артели, как и раньше. Но это не совсем получалось. Без сомнения, это была моя вина, потому что в то время я был в глубокой неуверенности.
Исключением были только Сэмми, который обращался со мной точно так же, как и всегда, Джонни Бэсфорд, который ничего не понимал, и Кейт Бут. Кейт я совсем не мог понять, особенно потому, что она наконец-то прониклась ко мне симпатией и даже начала немного улыбаться. Так что я предположил, что, когда сойду на берег, заберу ее с собой и буду о ней заботиться. Но когда я ей это сказал, она и слышать не захотела! Она сказала, что теперь, когда у меня есть деньги, мне не нужна падшая женщина, и ничто из того, что я мог сказать, не могло ее переубедить. В общем, странное поведение для дамы ее ремесла. Но, с другой стороны, и слепой бы увидел, что в ней было нечто большее, чем в обычной городской девице, так что, полагаю, у нее были свои причины. Мы оба, однако, пролили несколько слез, когда расставались.
И был еще один, кого мое богатство совершенно не впечатлило: мичман Персиваль-Клайв. Как только хирург зашил ему лицо, Перси быстро поправился и пришел меня поблагодарить. Он вырос среди денег и власти. Он купался и резвился в них, а это значит, что он их даже не замечал и искренне не придавал им никакого значения. Он обращался со мной так же, как и раньше, за исключением того, что выглядел немного виноватым.
— Флетчер, — сказал он. — Я хотел бы поблагодарить вас за помощь в подавлении мятежа…
— Так точно, сэр! — ответил я.
— Хм… — сказал он, все еще выглядя так, будто намочил штаны. — Мейсон поднял мятеж… а я восстановил дисциплину, не так ли?
Я понял. Капитан Боллингтон с ним поговорил.
— Так точно, сэр, — сказал я, — вы восстановили дисциплину, сэр. И это весьма похвальный поступок для молодого джентльмена, если позволите так выразиться.
— А мистер Уильямс был убит мятежниками?
— Совершенно верно, сэр.
Он улыбнулся и расслабился. Он уже в это верил. Еще несколько повторений, и он забудет, что когда-то была другая версия.
Три дня спустя Гарри Боллингтон привел «Фиандру», «Таурус» и «Бон Фам Иветт» домой, в Портсмут, и был удостоен триумфа, подобного триумфу римского генерала. Флот Канала был там, когда мы вошли, стоя на якоре длинными линиями на Спитхеде, в трех милях от Портсмут-Пойнта. Там было более десяти фрегатов и множество более мелких судов, а также флагманский корабль «Куин Шарлотт» адмирала белого флага Ричарда лорда Хау. Были еще два огромных трехпалубных корабля, «Ройал Джордж» и «Ройал Соверен», и бесчисленные ряды семидесятичетырех- и шестидесятичетырехпушечных. Это был город на плаву.
Без сомнения, это был величайший момент в жизни Гарри Боллингтона — представить такой аудитории вражеский военный корабль, взятый в бою. Это был тот момент, о котором морские офицеры вздыхали и за который умирали. И вот он, не сказка из книги, не сон, а суровая реальность.
Избитые ядрами борта двух военных кораблей говорили сами за себя, как и «Юнион Джек», развевающийся над французскими флагами на «Таурусе». По сравнению с этим, другие почести, которыми осыпали Гарри Боллингтона, были ничем. Он стоял на своем квартердеке в парадной форме, в окружении своих уцелевших офицеров, и принимал громогласные овации Флота. Каждый корабль строил команду на реях, когда мы проходили мимо, и капитан поднимал шляпу в знак приветствия их дико кричащим командам. Наши музыканты отбивали все мелодии, которые знали, и оркестры дюжины других кораблей присоединялись к ним. Это был опьяняющий момент, и я видел, как слезы гордости текли по щекам Гарри Боллингтона.
Стоит отметить, что это был июль 1793 года, задолго до каких-либо великих побед в этой войне. Были даже некоторые поражения. Витал страх, что французский революционный пыл может одолеть британское мореходное искусство. В таком случае они рано или поздно высадились бы в Дувре со своими огромными армиями. А это означало бы гибель нашей нации. Так что, когда Флот приветствовал нас, они приветствовали с огромным облегчением и от всего сердца блестящую победу в старом добром стиле. Это показывало, что Бог все-таки англичанин и все еще проклинает лягушатников. По крайней мере, Он проклинал их на море, где это имело значение.