Вероятно, все это произошло за три или четыре дня. Но до изобретения хлороформа хирурги говаривали своим жертвам, что ампутация займет всего минуту или две. Сомневаюсь, что это сильно успокаивало.
В моем случае за эти несколько дней страх и ненависть к Диксону превращали меня из разумного человека в безумца. Он ломал мой дух больше, чем тело. Помните — мне было едва восемнадцать, меня оторвали от всего, что я знал, и вдобавок ко всему мне было холодно, я промок и страдал от морской болезни. И если вы все еще думаете, что я ною, то почему бы вам не попросить какого-нибудь друга (выбрав того, у кого сильная правая рука) ударить вас изо всех сил концом каната? А потом попросите его ударить вас по тому же месту еще два-три раза и посчитайте, как долго вы сможете это выдержать.
Наконец, однажды утром, незадолго до рассвета, я подошел к перекрестку своей жизни. Я сидел на корточках, промокший до нитки, на самом носу корабля, у гальюнов. Это корабельные отхожие места: ящики с дырками наверху, чтобы на них сидеть, установленные на решетке под бушпритом. Решетка была узкой и треугольной, с канатами, за которые можно было держаться, чтобы не упасть, но с обеих сторон она была открыта морю.
Диксон дал мне бессмысленное задание: стоять наготове и протирать гальюны после каждого использования. Я проторчал там всю ночь и был на грани обморока от усталости и ожидания, когда же Диксон подкрадется ко мне. «Булфрог» несся вперед, нос его вздымался и опускался, и каждая новая волна окатывала меня душем соленых брызг.
Я пребывал в странном состоянии духа. Мне вбилось в голову, что еще один удар Диксона расколет меня до костей, и все мои внутренности вывалятся наружу. Ядовитая смесь гнева и страха, кипевшая в моем мозгу уже несколько дней, стала такой нестерпимой, что я больше не мог ее сдерживать и раскачивался из стороны в сторону в своем мучении. Единственным выходом было качнуться вперед и упасть в гладкие зеленые волны. По крайней мере, это остудит боль. Я набрал воздуха, напряг мышцы, чтобы толкнуться вперед, и… ЩЕЛК! Словно повернулся ключ в замке, мой разум прояснился. Я увидел выход. Ужасная угроза самоубийства миновала, и я снова стал самим собой. Я тут же встал и тихонько прокрался с носа к ближайшему орудию. Затем вернулся на свое место и снял один ботинок. Никто меня не видел.
И там я оставался до прихода Диксона, который явился на рассвете, во время смены вахты. Я крепко прижался спиной к носовой переборке, чтобы он не мог подойти ко мне сзади. Он ухмыльнулся, когда я встал, чтобы встретить его лицом к лицу.
Он не ударит меня, пока я его вижу, в этом и заключалась вся суть его игры, так что я качался в такт движению корабля и не сводил с него глаз. На мгновение его грубое, как необтесанное полено, лицо исказила гримаса недоумения. Затем эта гримаса исчезла в хрусте костей, когда я ударил его в лоб всем сердцем, всей душой, всем своим разумом и силой… и четырехфунтовым чугунным ядром, засунутым в носок чулка.
Это застало его врасплох, но он был ужасающе силен, и хотя он упал, но не улетел сразу за борт. Он умудрился ухватиться за край решетки и повис на вытянутых руках, совершенно беззащитный, глядя на меня с изумлением.
Я видел, как его тупое, жестокое лицо напряглось в попытке осознать невероятный поворот событий. Но времени на злорадство не было, и я в припадке ярости топнул по его пальцам, заставляя его разжать их. Бульк! И он исчез под носом корабля, чтобы быть ободранным, избитым и утопленным, когда бриг пройдет над ним. Прощайте, мистер Диксон. Он даже не вскрикнул. Я тяжело содрогнулся и бросил ядро вслед за ним. Затем я сел и снял ботинок, чтобы снова натянуть чулок.
После я ждал неизбежного разоблачения моего преступления. Но некоторое время ничего не происходило, а потом поднялась суматоха и крики — искали Диксона, хотя все это ко мне не относилось, и в конце концов снова все стихло. Медленно в моем мозгу зародилась невероятная мысль: возможно, никто не видел, что я сделал. Я набрался смелости и оглянулся назад, на всю длину брига. Никто не обращал на меня внимания. Никто на меня не смотрел. Никто мной не интересовался. Никто не шел ко мне, чтобы заковать меня в кандалы.
Я часто задавался вопросом, что лейтенант Солсбери подумал об исчезновении Диксона и что он записал в судовом журнале. «Смыт за борт во время шторма», весьма вероятно, хотя погода была ясная, а Диксон — моряк с огромным опытом. Это навлекло бы на него меньше всего позора. Меньше, например, чем «убит неизвестным членом экипажа», даже если бы такая мысль и пришла в голову мистеру Солсбери. Подобная запись могла бы навести начальство молодого лейтенанта на мысль, что он не держит свой корабль под должным контролем. А это могло серьезно повредить молодой карьере. В любом случае, в тот же день мы прибыли в пункт назначения, Портсмут, и меня сняли с «Булфрога», и я оказался вне досягаемости лейтенанта Солсбери.