— Ты даже не попытался ударить этого ублюдка! Кто ты вообще такой? Что ты за человек? Опусти голову и иди на него! Посмотри, какой ты здоровый, чертяка! И если ты не будешь драться, то можешь не возвращаться в наш кубрик, потому что ты нам не нужен! — Он дал мне пощечину, от которой у меня зазвенело в ушах. — Ты меня слышишь? — крикнул он и впился мне в глаза. Я кивнул. — Тогда иди и ударь его! — крикнул Сэмми. — УДАРЬ ЕГО!
Он толкнул меня вперед, и там стоял Мейсон, улыбаясь и горя желанием продолжить. Христос, как же я ненавидел этого человека! Он победил меня честно и справедливо. Но этого было недостаточно; он хотел большего, он хотел причинить настоящую боль. И вот он стоял, наслаждаясь удовольствием от этого, мерзавец. Проблема была в том, что, несмотря на мою огромную силу, я его боялся. И разве он этого не знал! Я не бил его, потому что надеялся, что он оставит меня в покое, если я его не разозлю. Но он не собирался оставлять меня в покое. Я это видел. Так что же мне было делать? Это был еще один поворотный момент в моей жизни, такой же важный, как тот момент на носу «Булфрога». Ужас опасно близок к ярости, и я с одинаковой легкостью мог оказаться по любую сторону этой черты.
Но я вспомнил слова Сэмми, и они пробудили во мне то, о чем я и не подозревал. Страх исчез, и на смену ему пришла безумная ярость. Я ринулся на Мейсона, дико размахивая кулаками. Он был чертовски хорошим боксером и пару раз крепко мне врезал. Но я был в ярости берсерка, и меня было не остановить, и он ощутил на себе всю тяжесть моих шестнадцати стоунов. Грубой силой я проломил его защиту и как следует всадил ему под ребра.
Удар отдался по всей руке, а из него, словно из мехов, вышибло дух. Ноги его подкосились, он пошатнулся, задыхаясь, с полузакрытыми глазами. Он не соображал, какой сегодня день, и был совершенно открыт для удара. И тут же я со всей мочи врезал ему правым кулаком прямо в переносицу. Хрясь! Звук был такой, будто ядро угодило в корову. Он рухнул, и его голова с таким стуком ударилась о палубу, что капитан, должно быть, услышал это в своей каюте.
Триумф и восторг! Боцман Шоу щелкнул пальцами перед носом у сержанта Арнольда, матросы взревели, а все усилия дружков Мейсона не смогли привести его в чувство. Сэмми потом говорил, что единственное, что омрачало этот чудесный миг, — это страх, что я, возможно, и впрямь убил ублюдка.
Потом меня с триумфом водили по всему кораблю, огромные суммы переходили из рук в руки, а мои товарищи по артели (поставившие на меня свой грог) собрали столько выпивки, что в ней можно было бы утопить весь фрегат.
Мейсон довольно скоро оправился и с тех пор ненавидел меня как чуму. Он не забыл и не простил, и ни в коем случае не собирался оставлять меня в покое. Но теперь он знал, что в кулачном бою у него появился хозяин, и больше не лез на рожон. Время от времени я видел, как он со своими дружками сверлит меня взглядом и что-то бормочет, словно выжидая удобного случая. Но дальше этого дело не шло, и я его больше не боялся, ибо этот бой изменил меня. Он изменил весь мой взгляд на мир. Я всегда чувствовал свое превосходство над другими благодаря уму. Но теперь я обрел и физическую уверенность, если вы понимаете, о чем я. И что еще важнее, этот бой принес мне первое повышение.
15
Какое злодеяние было совершено над вашим сыном, мне неведомо, но дух мальчика сломлен. И потому я отсылаю его домой к вам, в надежде, что отцовская забота, с Божьей помощью, со временем поставит его на ноги.
Никто бы не догадался по великолепию лондонского дома лорда Данна или по напудренным парикам его лакеев, что благородный лорд был без гроша. Но это было так, ибо его отец (девятый граф) посвятил свою жизнь кларету, азартным играм и шлюхам с Друри-лейн, пока его карьере не положил преждевременный конец совокупный натиск пьянства и гонореи. Древний титул затем перешел к нынешнему лорду Данну, который следующие двадцать лет трудился как негр на плантации, чтобы поправить дела. Но сегодня, несмотря на все его усилия, даже великолепный дом и напудренные парики все еще были заложены ростовщикам.