И все это время мы боролись со штурвалом, чтобы удержать ее по ветру. Было жизненно важно принимать огромные волны на корму. Любая из них, ударь она нас в борт, снесла бы мачты и перевернула бы корабль, как бочку.
Так продолжалось часами. Дневной свет ушел, и наступила ночь, освещаемая вспышками молний. Мы были оглушены ветром, исхлестаны брызгами и измотаны дергающимся, рыскающим штурвалом. Один из рулевых внезапно упал у штурвала, и лейтенант Уильямс тут же занял его место. Не было никакой возможности спустить человека вниз, поэтому капитан Боллингтон и лейтенант Сеймур привязали его к станку карронады, чтобы он был в безопасности.
Борьба со штурвалом была неимоверной, и к нам присоединилось столько людей, сколько могло, чтобы удержать корабль на курсе. Капитан и все три лейтенанта принимали в этом самое деятельное участие. А затем огромная волна обрушилась на нашу корму, ревя, как тысяча пушек, и накрыла квартердек. Удар пришелся, как молот гиганта, и похоронил нас всех в кипящей воде. Мгновенно шум шторма исчез в зеленом, крутящемся шипении, когда воды сомкнулись над нами. Легкие напряглись, глаза вылезли из орбит, пока океан пытался утащить нас прочь. Затем вода начала сходить, наши головы оказались на поверхности, и мы выкашливали соленую воду из горла. В тот миг я увидел безумную мешанину разбитого снаряжения — рундуки, сигнальные флаги, башмаки и тому подобное — скользившую в потоке. Компасы, нактоузы, лампы и все остальное было среди обломков, когда при следующем крене корабля все это улетело за борт.
Под нашими ногами волны выбили кормовые окна и пронеслись по орудийной палубе, уничтожив большую и дневную каюты капитана и каюту штурмана вместе с корабельными хронометрами и картами, пока поток сметал все на своем пути до самого бака. По пути он сорвал с креплений пушку, и та при каждом крене корабля начала метаться по палубе, сея смерть.
Корабль пошатнулся от удара. Но худшее было впереди: ветер усилился еще больше и погнал корабль вперед, так что он зарылся носом в волны. С огромным давлением ветра в парусах и невыносимой тяжестью воды на борту он не взлетал на волны, как должен был, а проламывался сквозь них. Его балки стонали и скрипели в каждом соединении, и мы молились еще усерднее.
Затем капитан Боллингтон что-то проорал лейтенанту Уильямсу, и лейтенант кивнул. Он с улыбкой повернулся ко мне и прокричал в ухо:
— Ты со мной, Флетчер? (Святой Иисусе, что за вопрос! Что он ожидал услышать в ответ… «Нет»? или «Может быть»? или «Не сейчас, спасибо»?)
— Есть, сэр! — слабо ответил я.
Он поманил меня за собой, и капитан занял мое место у штурвала. Улучив момент, когда судно накренилось, мистер Уильямс всем телом бросился к лееру и потащил себя вдоль него. Я изо всех сил старался повторить за ним, но у меня не было ни его морской хватки, ни его проворства. Он оглянулся и улыбнулся.
«Давай, Флетчер», — прошептали его губы, хотя ветер унес звук. Он выглядел таким уверенным и таким мастером своего дела по сравнению со мной, что я восхищенно покачал головой. Он, должно быть, это заметил, потому что рассмеялся с весельем ребенка на дне рождения. А затем, пока я изо всех сил держался, в смертельном страхе быть смытым за борт, поверите ли, он отпустил леер одной рукой и хлопнул меня по плечу.
— Давай, Флетчер! — крикнул он. — Мы им покажем, ты и я!
Он ни капельки не боялся и, без сомнения, наслаждался происходящим. Я никогда не видел такого безрассудного пренебрежения к страху. Но впереди было еще большее, ибо нам предстояло справиться со сорвавшейся с креплений пушкой.
17
На главной палубе мы застали боцмана с командой у помп. Каждый, кого можно было привлечь к работе, изо всех сил нажимал на рукоятки, чтобы откачать воду, попавшую на борт. Это были души в муках: сжатые зубы, закрытые глаза, они напрягались, как ломовые лошади. На их лицах было то же выражение отчаянной агонии, что и у бегунов, когда они проносятся последние ярды дистанции, борясь за первое место. И было отчего напрягаться, ибо жизнь каждого из нас висела на волоске. Если бы они не очистили корабль от тонн воды, плескавшейся теперь по горло в трюмах, и если бы они не сделали это быстро, то он никогда бы больше не поднялся на волны, и ветер просто потопил бы его. Это если бы сам корпус корабля не развалился на части от ударов о волны.