Тень смеха промелькнула на ее лице, затем ее манера изменилась, словно перевернули страницу в книге.
— Сэр, — сказала она, глядя ему в глаза, — со мной творится жестокая несправедливость. Только вы можете меня спасти, и я умоляю вас выслушать меня. Я взываю к вашей чести христианского джентльмена.
Пенденнис был всего лишь человеком. Секунду он колебался, а затем последовал за ней. Они вошли в комнату, которая была похожа на нее. Она была обставлена и украшена в ее личном вкусе. Для Пенденниса шторы были шторами, а стулья — стульями, но даже он мог видеть, что все в этой комнате было создано, чтобы услаждать чувства. Так он и вошел, нетерпеливая муха, следующая за пауком в его паутину.
Она усадила его на диван размером с повозку, закрыла двери и села рядом. Хуже всего было то, что каждая фибра разума Пенденниса кричала ему, что он поступает неправильно. Он нутром чуял, что должен встать и бежать, пока может. Но у него не хватило сил.
— Не желаете ли вина, мистер Пенденнис? — спросила она.
— Нет, мэм, — ответил он, — это не в моих привычках.
Но она вложила ему в руку полный до краев бокал и полила в уши слова. Позже он так и не смог вспомнить, что именно она говорила, но в тот момент он испытывал восторг от того, что ему доверяют секреты, предназначенные лишь для близких друзей.
Несколько бокалов вина спустя Пенденнис был красен лицом и говорил заплетающимся языком. Губы его были влажными, и он больше не владел собой.
— Вы должны мне верить, — сказала она, беря его за руку и придвигаясь ближе.
— Да, да… — ответил он, дрожа всем телом.
Ее слова говорили одно, но каждое ее движение говорило другое.
— Благослови вас Бог, сэр, — сказала она, прижала его руку к своей груди и поцеловала ее. Она посмотрела на него снизу вверх и улыбнулась, как гурия в мусульманском раю. Последний рубеж обороны Пенденниса рухнул, как стены Иерихона. Он схватил ее и поцеловал, страстно и жадно.
Даже делая это, он боялся отказа, но, к его изумлению, она приветствовала его ласки и отвечала так, как он и мечтать не мог. Она обвила его своими конечностями, говорила ему на ухо такие вещи и делала с его телом такое, что он был переполнен похотью. Он рвал на ней одежду и прижимался губами к ее груди, животу, бедрам, и все это время сияющая плоть извивалась, а прекрасное лицо улыбалось и приглашало к большему.
Пенденнис, пошатываясь, встал на ноги, чтобы сбросить одежду, попрыгал с ноги на ногу, швырнул свои бриджи через диван и навалился на ее тело, чтобы войти. Он ахнул от удовольствия, когда она схватила его, чтобы, как он думал, направить, а затем задохнулся от агонии, когда десять заточенных ногтей злобно впились в самое нежное место на теле мужчины, роняя капли крови на диван.
И так, когда страсть Пенденниса была резко прервана, леди Сара громко закричала и захлопнула свою ловушку. Без малейшего промедления двери распахнулись, и в комнату ворвалась полдюжины головорезов во главе с молодым джентльменом в самой невообразимо щегольской одежде; он больше походил на попугая, чем на человека.
— Мама! — крикнул он.
— Виктор! — крикнула она. — Помоги мне! Помоги!
— Негодяй! — прошипел тот и картинно указал на Пенденниса. — Схватить этого человека!
И вся свора набросилась на свою жертву и, ошеломленного и недоумевающего, подняла его на ноги. Пенденнис ожидал побоев, но ударов не последовало. Вместо этого они держали его, заломив руки, пока Виктор Койнвуд ухаживал за своей матерью.
Он накинул на нее халат, чтобы прикрыть наготу, хотя она стояла в полном самообладании, без единой нитки на себе, даже когда все эти мужчины пялились на нее. Казалось, ей было все равно, и она пристально, с триумфом смотрела на Пенденниса. В ужасном смятении и страдая от боли, Пенденнис понял, какую ловушку ему подстроили. Быстро его чувства сменились гневом.
— Будьте вы все прокляты! — закричал он. — Вы все за это поплатитесь!
— А вы за это будете повешены, — сказал Виктор. — Вас арестуют по обвинению в изнасиловании.
— Что? — сказал Пенденнис. — Изнасилование? С этой потаскухой? Клянусь небом, я все понял! Вы нарочно меня заманили, вы, распутница!
— И сколько же потребовалось усилий, сэр? — спросила она. — Разве я связала вас и принудила к своей воле? Думаю, эти добрые люди засвидетельствуют ваши действия.
Пенденнис посмотрел на «добрых людей» и увидел отборный сброд с лондонских улиц.
— Что, мэм? — с презрением сказал он. — Этот сброд? Нанятый за пенни, я полагаю! И приди они на секунду раньше, они бы застали вас с вашими шлюхиными ногами, обвившими мою шею, и умоляющую меня об этом!