Теперь он вошел в раж, и его язык развязался.
— И какой же вы были дурак, Флетчер. Когда я вспоминаю, как вы ползли за мной, чтобы закрепить ту сорвавшуюся пушку, с этим глупым выражением в глазах, а я все это время планировал толкнуть вас под эту чертову махину! Как вы думаете, почему я смеялся, глядя на вас? И кто, по-вашему, подставил вам подножку, когда мы танцевали вокруг нее? Не жаль ли, что не тому ногу сломали? Клянусь Христом, я бы хотел, чтобы это были вы, вы…
Он выплевывал слова в ярости. На его губах выступила пена, и его трясло. Впервые я действительно увидел его злую сторону.
Затем он взял себя в руки… сделал паузу… и на его лице снова появилась спокойная улыбка.
— Хм, — сказал он. — Тем не менее, Флетчер, вы ошибаетесь в одном важном отношении. Это вы — ублюдок. Вы были зачаты в грязи и брошены в навозную кучу. Это правда, поверьте мне. У меня есть документы, чтобы это доказать. Вы не более чем грязный выродок шлюхи.
Это было последней каплей. Я замахнулся, чтобы размозжить его отвратительное лицо в кашу… и тут, слава Богу, я увидел восторг в его глазах и понял, к чему он клонит. Я был в доле секунды от мятежа, за который меня бы повесили гораздо быстрее, чем любой судебный процесс на берегу. Это была ловушка. Свидетели на квартердеке были бы на его стороне, а не на моей. У меня подкосились ноги от шока, так близко это было.
Но я уже был не так зелен, как раньше, и быстро взял себя в руки.
— Есть, сэр! — громко сказал я, чтобы все слышали. — Очень вам за это благодарен, сэр, — и я развернулся и ушел, пока не случилось чего-нибудь еще.
Возможно, это его удивило, не знаю, но он не окликнул меня, и я просто вернулся на нижнюю палубу и забрался в свой гамак. И там я лежал часами, пытаясь уснуть. Как ни странно, я чувствовал себя там в безопасности. Гамак Сэмми был с одной стороны от меня, а гамак Кейт — с другой. И я был уже достаточно моряком, чтобы постоянные звуки и движение корабля успокаивали меня. Наконец я заснул, гадая, что случится завтра.
25
Пишу вам по поводу ужасной беды, постигшей моих нанимателей, мистера Ричарда Люси и его сына, мистера Эдварда. Увы, я должен сообщить вам, что мистер Ричард мертв, а жизнь мистера Эдварда в руках докторов.
Поздним вечером в пятницу, 19 июля, Виктор Койнвуд шел по Маркет-стрит, узкой старинной улочке с фахверковыми домами, тесно прижавшимися друг к другу. Было темно, и никого вокруг. Он направлялся к дому номер тридцать девять, конторе «Люси и Люси». Сами Люси жили в доме номер тридцать семь, по соседству, и он не хотел, чтобы его видели, поэтому он был закутан в большой плащ и шляпу в тон, и шел со стороны, которая позволяла избежать прохода мимо их дома.
Виктор был в крайнем возбуждении. Сердце его колотилось в предвкушении того, что он собирался сделать. Даже для Виктора еще оставались неизведанные ощущения. К тому же, он был счастлив. Дела шли хорошо. С Пенденнисом и Эдвардом Люси было покончено, и с тех пор, как Виктор и его мать вернулись в Койнвуд-холл (что всегда прискорбно, когда манит Лондон, но необходимо), они нашли местного юриста, который взялся за их дело.
Этот человек был мужланом и никогда бы не выиграл у Люси, но на свой манер он боролся с завещанием 1775 года и искал доказательства в пользу более раннего завещания, в котором наследниками были названы Койнвуды. По крайней мере, это подтверждало их притязания и держало Ричарда Люси в напряжении.
Тем временем Койнвуды были в курсе действий Люси благодаря шпиону, которого Виктор внедрил в его контору. Точнее, Виктор сделал шпионом того, кто уже работал в доме номер тридцать девять. По одной из счастливых случайностей, младший клерк в конторе Люси, некий Эндрю Поттер, разделял те же пристрастия, что и Виктор. Это привело Поттера в узкий круг друзей, через которых они и познакомились. Ухватившись за свой шанс, Виктор уделил Поттеру особое внимание, чтобы завербовать его на сторону Койнвудов. Сначала Поттер упирался, но образумился, когда Виктор объяснил, что станет с его работой, если мистер Люси узнает о его развлечениях.