Я, пошатываясь, поднялся на ноги и огляделся. Все шокирующе изменилось. В двадцати футах над палубой торчал сломанный обрубок мачты, как раздробленная конечность, там, где его срезало вражеское ядро. Хуже того, бесполезные паруса свисали за правый борт, волочась по морю и закрывая добрую четверть нашей батареи правого борта. Канониры не решались стрелять, боясь поджечь обломки и корабль заодно.
Должно быть, я был оглушен, потому что бесцельно шатался, пока не услышал голос.
— Флетчер! — крикнул он. — Сюда, парень!
И там был Уильямс с дюжиной людей, прорубавшихся топорами сквозь безумное нагромождение на баке.
— Ванты! — сказал он. — Рубите эти чертовы ванты!
Я огляделся и понял, к чему он клонит. Ущерб был невообразимый. Аккуратно убранный бак превратился в джунгли из упавшей парусины, вздымающихся реев и расколотого дерева, которые сдвигались и ворчали при каждом крене корабля. Уильямс и его люди поднялись по трапу левого борта и пытались добраться до вант левого борта, которые все еще были целы и привязывали обломки к кораблю. Их нужно было перерубить, чтобы у нас был хоть какой-то шанс на выживание.
Они не могли добраться до вант, но я подумал, что смогу, и я протиснулся и пробрался через обломки. Ванты были под ужасным напряжением, натянутые, как тетива лука, свисающей мачтой и безумно перекошенные через палубу, почти параллельно ей.
Добравшись до них, я выхватил свою абордажную саблю и со всей силы обрушился на толстые просмоленные канаты. Абордажная сабля была плохим инструментом для этой работы, тяжелый топор подошел бы лучше, но я рубил как одержимый, и канаты лопались один за другим с ужасающим треском. Последний канат лопнул, даже не успев я его коснуться. В тот же миг масса обломков содрогнулась, как при землетрясении, и отбросила меня в сторону, скрежеща и стеная, сползая за правый фальшборт. Она утащила за собой коечные сетки со всем их содержимым и, как нитки, порвала те немногие снасти, что еще держали мачту. Наконец, сам фор-штаг лопнул со звоном, похожим на дьявольское банджо, и исчез за бортом.
Это очистило бак и открыло путь Уильямсу и его людям. Они устремились вперед и завершили работу, сбрасывая бесполезные обломки за борт, пока фок-мачта медленно падала за корму корабля. Сам Уильямс чуть не налетел на меня в спешке.
— Молодец, Флетчер! — сказал он, задыхаясь. — Надеюсь, вы не ранены?
И это от человека, который прошлой ночью желал мне ослепнуть и быть покалеченным! Не спрашивайте меня, почему он это сказал, но я уверен, что он говорил искренне. В пылу момента, я полагаю.
— Нет, сэр, — ответил я, — я не ранен, — и я оглядел себя, чтобы убедиться, что это правда.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда вы должны немедленно привести свое орудие в боевую готовность. Главная палуба свободна для стрельбы, и нам нужно, чтобы каждое орудие было обслужено.
Но я видел то, что осталось от бака. Он был выметен дочиста. Исчезли даже колокольня и камбузная труба, и, конечно, возвышающейся мачты с ее парусами больше не было.
— Христос! — сказал я. — Как мы справимся?
— Отставить! — сказал он. — У нас тянет крюйсель, а главная палуба цела. К орудию!
— Есть, сэр! — ответил я и поискал своих канониров.
Их не было. Кейт и все остальные. На палубе остались только уродливые пятна от наших мертвецов. Уильямс проследил за моим взглядом и позвал трех человек, чтобы они присоединились ко мне у карронады.
— За дело! — сказал он и бросился по трапу на квартердек, а за ним и остальные его люди.
Я уставился через воду. «Таурус» был очень близко. Двадцать ярдов, и по всей его длине полыхала стрельба.
— Ты! — крикнул я, перекрикивая грохот, и указывая на самого проворного из моих новых канониров. — Ты — «пороховая обезьяна». Вниз, в крюйт-камеру, живо. Мне нужен заряд в одну треть, чтобы было побольше щепок.
Он сорвался с места, как заяц, пока я раздавал обязанности остальным.
— Ты… Ты — заряжающий! Ты… ты — банник! Стрелять двумя ядрами, пока я не скажу иного.
Вскоре приземистое орудие извергало свои сорок восемь фунтов железа при каждом выстреле. Это была чистая тяжелая работа на расстоянии, с которого невозможно промахнуться. Все свелось к гонке дымящихся стволов и извергающих искры кремневых замков в непрерывном реве пушек, в облаке дыма, со свистящей мимо ушей смертью. С обеих сторон, как дождь, сыпались реи и обломки. Это было состязание «молотком и клещами», чтобы решить, кто дольше выдержит: они со своим кораблем побольше и орудиями потяжелее, или мы с нашей более быстрой стрельбой.