Он ярко помнил лицо матери и особенно — ее удивительно глубокие глаза; но с этим воспоминанием была связана память о многих мучительных минутах, когда он, провинившийся, стоял перед нею под пристальным взглядом этих глаз, от которых никуда не уйти; они требовали всегда одного и того же: будь правдив и честен!
В его натуре были и правдивость и честность, но жизнь не дала ему возможности доказать это на деле и проявить свои хорошие склонности; кроме того, многие досадные мелочи, заставлявшие его испытывать нечто вроде смущения, делали порою тягостной даже мысль о матери, которую он так горячо любил и так рано потерял.
Его юношеский ум впитал многие мысли и идеи, которые были неприемлемы в салоне Мейнхардтов и даже неприятны профессору Левдалу. Религиозные и политические воззрения молодого студента быстро изменялись, по мере того как проявлялась свойственная ему склонность к критике и оппозиции. С кем он мог делиться тем, что бушевало в нем? У людей, чьей любви и симпатии он добивался, его взгляды вызвали бы лишь ненужное беспокойство и привели бы к взаимному непониманию. Да и к чему напрасно открывать то, что так дорого его сердцу и так мало значит для других?
Среди товарищей он был все же одним из крайне левых, и его смелые парадоксы то и дело поблескивали в облаках табачного дыма, когда приятели сидели за столиком и выпивали за красноречие и за великие планы будущего.
Абрахам Левдал успешно сдал экзамен на юридическом факультете, подогреваемый желанием ускорить свадьбу и подталкиваемый взором светло-серых глаз будущей тещи — фру Мейнхардт.
Он недолго жил у отца; горя нетерпением, он отложил поездку за границу и обвенчался с фрекен Кларой Мейнхардт в Кристиании.
Молодожены не поехали в свадебное путешествие за границу. Фру Мейнхардт рассудила, что благоразумнее потратить все предназначенные для этого деньги на летний отдых в деревне, куда можно поехать всей семьей; молодые могли бы нанять отдельный домик у кого-нибудь из крестьян и чувствовать себя так же хорошо, как и в Швейцарии.
Абрахам поехал, но все лето нетерпеливо ждал возможности вернуться домой, к себе. Ему хотелось отдохнуть от всех Мейнхардтов и показать молодой жене, как хорошо и уютно в комнатах, специально приготовленных для них в большом, удобном и поместительном доме старого профессора.
В один из летних вечеров юная пара вернулась домой. Длинная анфилада высоких старинных комнат была полна цветов. Но в красноватых лучах вечернего солнца комнаты казались полутемными.
Второй этаж большого дома профессора был настолько высок, что из окон поверх крыш низеньких домов на берегу открывался вид на фиорд; он лежал вдали, гладкий как зеркало; а береговая линия спускалась все ниже и ниже, к горизонту, сливавшемуся с открытым морем.
Абрахам любил этот привычный ландшафт, и его сердце переполнилось радостью, когда он подвел молодую жену к открытому окну в столовой.
— Ну, разве не прекрасно, Клара? — спросил он.
— Что прекрасно? Что ты хочешь сказать? — возразила она.
— Ну, берег, море и это вечернее освещение…
— Но, милый! Здесь нет ни одного деревца!
— Ну ты, глупенькая любительница лесов, к которым привыкла с детства! — весело засмеялся Абрахам и повел ее в следующую комнату. — Ну, а здесь тебе нравится?
— Да ведь здесь почти совсем темно!
— Я сейчас зажгу свет!
— Ах, нет, не стоит, это не к спеху!
Но он мимоходом зажигал то канделябр, то лампу. Комнаты осветились, Он повел Клару в самую лучшую, по его мнению, комнату — ее маленький будуар.
— Здесь, вероятно, очень мило днем, — сказала она, пробуя ткань портьеры. — Здесь бывает солнце?
— Весь день! — восторженно отвечал Абрахам.
— О! Тогда придется на все надеть чехлы: хорошие вещи нельзя держать на солнце.
— Ну, это пустяки! — возразил Абрахам. — Немного солнечного света не повредит! Посмотри-ка сюда: вот самое лучшее — это рабочий столик моей покойной матери; его нам привез из Японии один шкипер много лет тому назад, еще при моем дедушке.
— Да, это заметно…
— Что ты хочешь этим сказать?.. Клара!
— Но, милый! Эта грубая позолота и неуклюжие фигуры так безвкусны…
— Да нет, послушай, тут уж ты наверняка ошибаешься, Клара! Посмотри, как сделан этот вот охотник с соколом в руке: ведь это инкрустация! Это замечательная и очень редкая вещь, уверяю тебя! Я слыхал от знатоков, что это музейная вещь!
— Возможно… Только я не любительница музейных вещей…