Может быть, мне кажется, а может, и действительно в глазах у Зины слезы.
Ну и пусть влюбляются, пропади все пропадом! Нет, вы взгляните на Зину. Лицо у нее просто светится. Без репетиций спелись! Может, они знакомы уже давно? Не мог же Степка покорить ее так сразу одним своим волшебным голосом.
— Паренек далеко пойдет, — шепнул Игорь. — Он даже не знает, каким богатством владеет.
Мы вольные птицы: пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер... да я!...—
закончил Степан и поклонился. Вдруг, словно по чьему-то велению, зал дружно встал и подхватил последний куплет, Затем над залом пронесся ураган рукоплесканий, криков. Что творится! Санька и тот вопит, как одержимый: «Бис, бис, бис!»
Степана вызывают несколько раз. Он появляется, кланяется и уходит. Но его не хотят отпускать. Зал нельзя успокоить.
— Еще ломается, точило несчастное,— сказал я Сане.
— Ребята,— старалась Зина перекричать всех, — товарищи! Степан Головня без аккомпанемента выступать нс может.
Старинная крепость.
— Буржуйские замашки!
— Долой аккомпанемент!
— Бис! Бис!
— При чем здесь буржуйские замашки? — обиделась Зина. — Будет у нас скоро встреча с ветеранами революции. В концерте примет участие и Степан Головня.
Но зал неистовствовал. Степану пришлось выйти и повторить «Сижу за решеткой».
— Эх, спел бы «Двенадцать разбойников»,— вслух подумал я.
Игорь Студенов погрозил мне пальцем и стал прощаться.
Никто из участников концерта не имел такого успеха, как Степан. Он появился важный и торжественный. Саня сразу же сказал ему о предложении Студенова.
Нежно поглаживая свой ежик, он заявил:
— Больше ни одной тренировки не пропустим. Седой может теперь жаловаться на нас только в письменном виде: вчера он снова в «гостинице» поселился.
Неужели взяли?
Мы с Саней впервые слышим об аресте Матроса.
— Точно, — заверяет Степан.— Этой ночью его повязали. А хоть бы он и на воле ходил — нет мне до него дела. Я за себя постою.— Степан указал рукой на шумный многоголосый зал.— Мне такая жизнь по душе.
На сцене два красноармейца разухабисто выкаблучивали «яблочко». Мне хотелось продолжить разговор, я собирался после концерта многое сказать Степану и Сане, но, едва опустился занавес, подошла Зина с незнакомой девчонкой, курносой и веснушчатой.
— Познакомьтесь, ребята, с Асей, моей подругой, она выступает в «Синей блузе».
Сколько понадобится времени, чтобы подсчитать ее веснушки? Может, она не успела снять грим, и веснушки эти не настоящие? Впрочем, если даже они ее собственные, то ничего. Девчонка не умолкая щебечет о всяких любопытных вещах. Теперь я замечаю ее грациозность, она напоминает статуэтку цирковой гимнастки, украшающую старый комод в Санькиной комнате.
Стоит тихий и теплый вечер. Таинственно мерцают огни среди зеленого моря каштанов и кленов. И хотя Зина предлагает разойтись по домам, в душе она наверняка хочет другого.
— Зина, милая,— бросилась к ней Ася,— пойдем на Владимирскую горку. Там такая красота!
— Нет, уже поздно, мама станет волноваться.
— Пойдем, Зина, ненадолго,— необычно тихо просит Степка. И странно: она тут же согласилась и пошла с ним рядом, забыв о маме и обо всем на свете.
Какое непостоянство!
«Буду разговаривать только с Асей»,—решаю я, но Ася, узнав, что Саня — циркач, засыпает его вопросами. Ее даже не смущают односложные ответы Саньки. Я себя чувствую лишним. Ася, по-видимому, заметила мое подавленное настроение и, приветливо улыбаясь, сказала:
— Если бы мир не был разбит на угнетенных и угнетателей, его разделили бы на веселых и мрачных людей. Вова тогда стал бы вождем племени мрачных.
Все рассмеялись. Мне не остается ничего другого, как улыбнуться.
— А знаете, ребята, наша Ася родилась в тюрьме,— говорит Зина.
Все остановились.
— В «гостинице»? — удивился я.
— Ни в какой не в «гостинице»,— возразила Зина.— В политической тюрьме. Ты, Вова, всегда все берешь под сомнение. Вот на вечере старых большевиков будет выступать Асина мама, приходи — убедишься.