Свен Лагер Фосфор
21. Секунды. Мерцание. Озеро
Я сижу в вагоне метро, думаю ни о чем. Собственно, я только рад, что вокруг меня больше никто не толкается, потому что ноги и руки у меня уже отяжелели от облегчения, а вокруг тихо, действительно тихо, так что я слышу лишь постукивание колес. Затем, прямо перед следующей станцией, у меня за спиной разбивается оконное стекло. Короткий, такой сухой треск, и трещины расползаются к краям, точь-в-точь большая паутина, но стекло словно бы раздумывает, а не выпасть ли, чтобы впустить теплый ветер, но остается в раме. Я пересаживаюсь на противоположную скамью. Вдруг оно все же захочет разбиться? «Хрусть, хрусть», — говорит стекло, а я смотрю на почти идеально круглую дыру — эдакая пробоина, похожая на пулевое отверстие или на след от снаряда на излете. Спасибо тебе, стекло, думаю я, что ты меня заслонило. И вижу себя самого, сидящего напротив, как безжизненную тень. Или нет — дырка повыше. Возможно, пробей эта штука окно, она пролетела бы мимо меня и угодила бы прямиком в колено старухи. А та и вовсе ничего не заметила. Вцепилась обеими руками в свою сумку, держит ее на коленках и злобно пялится на меня.
Похоже, никому не мешает тот факт, что из темноты в нас кто-то стреляет. В «Машине времени» Герберта Уэллса морлоки выходят из подземного мира, дабы охотиться на людей, что живут наверху. Но тех это не волнует. Они носят белые тенниски и скучают дни напролет. А морлоки, выползающие из подземного мира, конечно же, выглядят, как заросшие хиппи. Время от времени они кого-нибудь хватают, затаскивают под землю и приканчивают. Но наверху это никому не мешает. Каждый думает, что все равно рано или поздно настанет и его черед. Или вообще ничего не думает. Просто всем все по фигу.
Эти тоже не лучше. Таращатся как недоразвитые, и единственное, что колышет старуху возле меня, то, что я пересел к ней. Так сжимает и мнет свою сумку, что костяшки пальцев побелели. Да, что у тебя там внутри, карга? Готов поспорить, там старые чулки и полусгнившая кроличья лапка.
— Там дыра в стекле, — говорю я. — Повезло, что нас не засыпало осколками.
Ведь так, да? Но все как воды в рот набрали. А стекло тем временем трещит, точно лед на озере.
Метрошная линия пролегает через весь город на высоте между вторым и третьим этажами, а в одном месте даже сквозь жилое здание. Я каждый раз невольно думаю о том, что там кто-то живет, и комнаты у этих людей, наверное, как нарезанный торт. И вот поезд въезжает в дом — то есть в тоннель, зияющий посреди стены — точь-в-точь червяк, которому захотелось вдруг вернуться под землю.
Нет, стоп! Ошибся. Тот дом на зеленой ветке, которая с домом. И всякий раз, когда по ней еду, я неизменно прилипаю к стеклу, дышу быстрее, нагоняю в кровь кислород до тех пор, пока не начинают зудеть кончики пальцев. А потом — рраз! — появляется дом, и тоннель едва не сдирает кожу у меня с лица, и в зрачках танцуют кабели: подпрыгивая вверх-вниз, подрагивающие провода бьют по глазам, и так до самой «Курфюрстенштрассе». Поезд притормаживает, медленно подползает к перрону, кровь шумит у меня в ушах. А на скамейках сидят наркуши под кайфом.
Но сейчас я на красной. Здесь она взмывает вверх, и поезд скользит мимо церкви, одиноко стоящей на островке тишины посреди движения. На повороте поезд замедляется и втягивается под сень вокзала. Вот тут-то и раздается выстрел. Как же медленно тащатся вагоны вдоль платформы, а ведь кто-то уютно устроился в тени на крыше коммерческого банка. Бах! Прямо как тот парень из фильма «Мишени», думаю я. Лежит себе на белой крыше цистерны, аккуратно расставив вокруг себя коробки с патронами, — эдакий пикник «наседки». Но пока «наседка» обозревает окрестности через оптический прицел.
Я выхожу из поезда. Умру от любопытства, если не узнаю, где он. Оглядываюсь на крыши, темные крыши, на следующий поезд, который тоже описывает дугу и медленно приближается. Но ничего не происходит. Поезд тормозит, загоняя под крышу вокзала теплый воздух. Садятся в него не все — пара человек остаются слоняться по платформе. Есть ли люди, спрашиваю я себя, которые летом стоят на платформе исключительно ради ветерка от поездов? Мигают фары, и поезд спокойно едет дальше. Я даже не знаю, что испытывать. Облегчение? Разочарование?
Вокзал — не самое приятное место для перехода в мир иной. Но теперь я стою здесь, и мне хочется увидеть поезд, увидеть, как кто-то стреляет, как трескается оконное стекло, а внутри — отупелые пассажиры. Перемотать бы назад. Увидеть, как сижу, уставившись на дырку в окне. Ну и? Где же она, черт возьми, эта проклятая кнопка обратной перемотки? Кругом лишь разреженный воздух. Притихший на время вокзал. А если умирать, уж лучше в снегу. Или в каком-нибудь дорогом магазине, в шмотках, которые мне не по карману. Чушь, лучше с девушкой, которая склонится надо мной, и пусть в мой последний миг ее волосы упадут мне на лицо.