— В Сан-Себастьяне, — обращаюсь я к Фанни, — на самом севере Испании, на атлантическом побережье, есть гора, на которой встречаются влюбленные. В городе есть две маленькие бухты, а в середине, между ними — нет, скорее это скала, вокруг которой много дорожек с железными оградами и скамейками для отдыха. Парочки гуляют вверх-вниз, садятся иногда на скамейки и обнимаются. Потом снова гуляют. И оттуда, сверху, им виден весь город, огни и люди на улицах… Этот город совсем небольшой.
— Красота, — сонно вздыхает Фанни и кладет голову ниже, почти мне на локоть.
Только не спать, девочка, мысленно кричу я. Не раньше, чем мы потеряем рассудок и выбьемся из сил. От чего бы там ни было.
— А иногда там кого-нибудь убивают.
— Почему?
— Так бывает, если кто-то попал в список смертников. Тогда он должен подняться наверх, и там его пыряют ножом или сбрасывают в море, или и то и другое. Парочки ничего не замечают, а место для смерти красивое. Вот потому туда и поднимаются.
— Что? — Фанни поднимает голову. — Что ты тут такое несешь? Люди туда поднимаются наверх, чтобы их зарезали?
— Конечно, это ведь лучше, чем умереть как букашка, да еще невесть где.
Но врать я никогда не умел. Фанни это ясно с первого взгляда.
— Идиот, — говорит она и ударяет меня в грудь, а я хватаю ее и мы снова целуемся, но Фанни почти сразу отстраняется.
— Ты когда-нибудь видел покойника?
Невероятно! Она словно очнулась ото сна!
— Разумеется, через стекло в темном подвале, в больнице. — И я изображаю когти Носферату, подняв руки над головой Фанни. Ноль реакции.
— И как? — интересуется она. — Испугался? Страшно было?
— Как тебе сказать — он уже был довольно мертвым. Я не знал, что можно выглядеть настолько мертвым, он же скорее походил на какой-нибудь выброшенный предмет. Выпотрошенный. Пустой. А главное зеленый. Я с ним встречался при жизни. Но мертвецом я еле узнал. А ты?
У меня возникает странное впечатление: чем больше мы пьем, тем трезвее становимся.
— В прошлом году. Мы с приятелями отправились в Мазурмо. С палатками, на велосипедах. Среди нас был один, который кое-что в походах смыслил, где можно лагерь разбить и так далее. Но через неделю я смылась, потому что мой парень только и хотел трахаться, как, впрочем, и остальные кретины. Меня это основательно доставало, потому что все они как зацикленные болтались без дела, только об этом и думали, а потом еще и лучший друг моего парня попытался залезть на меня ночью, в палатке. Вот тогда-то я и решила: все, хватит. Проколола им шины на велосипедах и смоталась. Потом и мой велосипед сломался, и я уже не знала, где вообще нахожусь. В самом сердце одиночества. И вокруг сущая пустошь. Ни одной деревни в пределах видимости. Только тропинки, вспаханные поля и деревья. Я так злилась, что даже не боялась при мысли, что могу никогда оттуда не выбраться. Просто шла и шла из чистой ненависти к моему парню и его мерзким друзьям, но сердиться я долго тоже не смогла, потому что вокруг было так красиво. После долгого, засушливого лета все выглядело таким мирным, и с полей уже был собран весь урожай, они стояли бурые, пустые, тихие. Такого потрясающего лета я никогда раньше не видела.
* * *Фанни говорит, а передо мной встают пейзажи, мои собственные пейзажи; деревья, тропы, даже земля, и трава, и ручей, будто во мне сидит рисовальщик и все, о чем бы она ни рассказывала, переносит на некий холст. Пейзажи со старыми деревьями и вспаханными полями, жуками в зарослях вдоль тропинок и безмолвными облаками, повисшими в небе. И пейзажи эти следуют друг за другом, как следуют друг за другом слова Фанни. Не накладываются друг на друга и не сменяются, а плавно переходят из одного в другой. Как будто сам побывал в тех местах, я плыву в их потоке, завороженный ее словами, и киваю, осознавая их смысл, пока незаметно мои картины связуются с историей Фанни.
— А потом я набрела на хибару, хотела осмотреть ее, потому что мне хотелось знать, что это за хибара. Она была кое-как сколочена из досок, полуразвалившаяся, с дверью, уже висевшей на одной петле, и стояла прямо на поле. Весь день я не видела ничего, кроме деревьев, полей и неба, поэтому перебралась через маленький ручей, протиснулась сквозь какие-то молодые деревца, и вот тогда впервые у меня возникло странное ощущение. Такое, знаешь, как бывает, когда музыка в фильме вдруг звучит угрожающе, и кажется, будто солнце исчезло. Мне вдруг стало страшно, и по всему телу побежали мурашки. В воздухе появилось нечто жуткое, как в плохом фильме ужасов.