— Вероятно, вы меня ненавидите? — спросил Фосс из темноты.
— Я от вас в восторге! — рассмеялась Лора Тревельян с такой искренностью, что ее признание вовсе не прозвучало нескромно. — Вы — моя пустыня!
Раз или два руки их соприкоснулись, и он почувствовал, как сильно она взволнована.
— Я рад, что меня не заботит ваше мнение, — сказал он.
— Вас не заботит ничье мнение! — воскликнула она.
Фосс удивился неистовости чувства этой юной девушки. При подобных обстоятельствах сожаление было для него роскошью, которой он не собирался себе позволять. Кроме того, его не покидала вера в собственную непогрешимость.
Он начал грызть ногти в темноте.
— Вы расстроены, — заметил немец, — потому что вам хотелось бы меня пожалеть, только у вас не получается.
— Будь это так, у меня точно была бы причина для расстройства! — бездумно выпалила она.
— Вам хотелось бы упоминать меня в своих молитвах.
К тому моменту Лора Тревельян уже совершенно заблудилась во тьме сада. «Впрочем, я тоже вполне самодостаточна», — вспомнила она, ощутив застарелое отвращение к бесплодным молитвам.
— Я не молюсь, — печально призналась она.
— Вот как! — вскинулся он. — Вы случайно не атеистка?
— Не знаю.
Лора сорвала пучок белых соцветий с большого куста камелий и смяла его в руках. Она раздирала на части бедные цветы, словно они были не живой плотью, а листом промокательной бумаги.
— Атеистами становятся по низменным причинам, — проговорил Фосс. — И самая низменная из всех такая: людям настолько не хватает величия души, что они не в силах смириться с идеей Божественной силы.
Он сверкал холодным блеском. Ветер, который предрекала девушка, поднялся. Звезды дрожали. Листья бились друг о друга.
— Их причины, — сказал Лора, — простые, честные, личные. Насколько я могу судить. Ведь такие решения принимаются в одиночестве. И уж точно после мучительных размышлений.
Темнота начинала бесноваться.
— Бог, от которого они отказались, — это низменный Бог, — продолжал настаивать Фосс. — Его легко уничтожить, потому что он воплощен в них самих. Он немощен, потому что подобное уничтожение не является доказательством силы. Атеизм есть самоубийство, понимаете?
— Я понимаю, что разрушаю сама себя. А как же вы, мистер Фосс?! — вскричала Лора. — Меня беспокоите сейчас именно вы! Видеть, как та же учесть вот-вот настигнет другого человека, гораздо, гораздо хуже!
В пылу страсти она схватила его за руку и крепко сжала. Все их жесты были некрасивы и судорожны. Мужчина и девушка стояли, широко расставив ноги под покровом своих невинных одежд, чтобы удержаться на шатающейся земле.
— Не вижу между нами никакого сходства, — заявил Фосс.
Он снова стал холоден, хотя и не мог отвести от нее взгляда. Руки Лоры цепко сжимали его запястье.
— Наверно, мы оба прокляты из-за нашей гордыни, — сказала Лора.
Фосс стряхнул ее руки и отшатнулся. Он вытер влажные губы, перекошенные скорее от гнева, чем от слабости. Он глубоко задышал. Он пил громадные бесплодные небеса, полные мерцающих звезд. Девушка подле него теперь ощущалась как нечто мягкое и беззащитное.
И в самом деле, Лора Тревельян больше не чувствовала себя вправе узнать что-нибудь еще, какие бы истины ей ни открылись.
— Вы решили покончить с Богом по причине рассудочного тщеславия, — проговорил Фосс, наверняка с улыбкой. — Однако последствия этого — забота исключительно ваша, уверяю вас.
Так оно и было, и он давал ей это понять.
— Думаю, вы подозреваете в том же самом и меня, — продолжил Фосс. — Вам следует понимать, что в Бога я верю. Хотя и поклоняюсь Ему с гордо поднятой головой. Ах, смирение, смирение! Мне оно кажется особенно мерзким. Кстати, мой Бог — выше смирения.
— А, — кивнула она. — Теперь я понимаю.
Все прояснилось. Она увидела, что Он стоит в сиянии Своей собственной светозарной пустыни. Разумеется, Он был неуязвим.
И вот тогда Лора Тревельян преисполнилась к нему жалости. Себя она больше не жалела, как много недель подряд в доме дядюшки, чей неизменно доброжелательный материализм весьма способствовал жалости к себе. Вместе со смирением к ней вернулась любовь.
— Я буду думать о вас с тревогой, — сказала она. — Гордость такой силы перед лицом того, что вам предстоит в этом путешествии, не может не вызывать тревоги.
— Я не привык себя ограничивать.
— Тогда я научусь молиться за вас.
— Я подловил вас дважды! — засмеялся он. — Вы — апостол Любви, маскирующийся под атеиста, исходя из собственных инквизиторских соображений! Моя бедная мисс Тревельян! Ваши молитвы будут следовать за мной в глубь Австралии, словно клочья белой бумаги. Я так и вижу эти трепещущие на ветру клочья! И теперь я знаю наверняка, что вы — из тех, кто молится.