Но человек, достигший высшей власти, уже себе не принадлежит.
— Вернемся в Россию. Вы упомянули пьесу об Иване Грозном...
— Она пишется трудно. Я вообще сейчас тяжело работаю. Либо постарел, либо материал тяжелый, либо и то и другое. Я кусочками пишу и написал пока только половину. Это будет очень большая пьеса, страниц на 200. Она называется «На крестцах». Потому что тогда Россия стояла на распутье, на перекрестке, она могла пойти в любую сторону. Другой такой крестец был при Петре, когда стоял вопрос о законности передачи власти. То, что во время Петра был убит наследник, ввергло Россию в пучину политического беззакония.
— Но, по версии наших национал-патриотов, все началось с убийства царской семьи...
— Я не стану восторгаться самим фактом убийства и взаимной жестокостью. Однако Николай II не был безвинной жертвой. Его панславизм вверг Россию в пучину первой мировой войны... Во времена Петра произошло роковое преступление, которое лишило монархическую Россию законности передачи власти. Потом пошли сплошные перевороты: Екатерина II, которая организовала путч против законного государя, до нее Елизавета — убийство Павла, 14 декабря — сплошные путчи. Как можно вообще существовать государству на сплошных путчах?
Из предисловия к роману «Место»:
«Именно мое человеческое и литературное отщепенство, от которого я, кстати, всячески безуспешно старался избавиться, доставившее мне немало трудностей в Союзе, которое после эмиграции, особенно в первые годы, не кончились, а в чем-то даже возросли, — именно это отщепенство в силу обстоятельств и помимо моей волн помогло мне избавиться, защититься от дурного влияния, на мой взгляд, неплодотворного литературного процесса, единого для Союза и для литературной диаспоры. В литературе, как и в жизни, бывают периоды, когда плодотворен процесс — это время расцвета, но бывают периоды, когда плодотворно обособление — это время увядания. Дорогой ценой приходится тогда платить за попытку обособиться от процесса. Мне кажется, я заплатил такую цену».
— Сценарий о Тамерлане, как вы сказали, — заказная работа. Но я помню, что вы в 1970 году исполняли другой «спецзаказ» — сценарий о Ленине?
— Да, о II съезде партии... Он был по ряду причин запрещен.
— Это была чисто коммерческая работа или вас всерьез занимала личность Ленина?
— Отчасти коммерческая. Но эта фигура не может не занимать. Меня и сейчас она занимает. У меня и замысел есть, но все руки не доходят. О нем и о Плеханове. Я хотел бы написать — но не знаю, как это ляжет на мое время...
— А к солженицынскому Ленину вы как относитесь?
— Отрицательно. Это фальшивый образ. И зачем для суждения о Ленине читать Солженицына? Это же идеолог, Суслов наизнанку. Ведь можно читать, например, Валентинова. Вы читали Валентинова? Там есть замечательные эпизоды. Зачем же опираться на домыслы, когда можно читать показания очевидцев?
— От Ленина — к Троцкому. И о ваших источниках. В романе «Место», в частности, изложена версия убийства Троцкого. Я хорошо помню, как в конце 60-х именно от вас первого подробно услышала историю Меркадера. Вы читали Дейчера, смотрели фильм? Опирались на западные источники?
— Вы же видите, что моя версия не совсем совпадает с подлинной историей. Помните, у меня была знакомая чилийка? Так вот, в ее кругу я встретил женщину, которая была близка с Меркадером. И версия эта исходит от нее. Возможно, то, что я рассказываю в романе, — отчасти версия самого Меркадера. Мы видим, что часть вещей он скрывал и умышленно лгал, но так оно мной и изложено, хотя какая-то доля истины вышла наружу помимо его воли. Какие-то физиологические вещи — и они, возможно, существенно дополняют эту историю...
— Отношения с матерью?
— Да, к примеру, отношения с матерью. У него ведь был эдипов комплекс, и органы знали о нем и использовали это.
Я однажды разговаривал с самим Меркадером — не об этом, конечно, о пустяках. Я познакомился с ним в Испанском клубе, и у нас был недолгий разговор. Это был очень крепкий, уже седеющий человек, видно было, что он всем недоволен и огорчен. Он из тех людей, по которым, когда встречаешься, сразу видно: ой, как все плохо! Он так прямо не говорил, но видно было, что у него оппозиция ко всему, что кругом происходит.
— Фридрих, а вы — как, довольны тем, что у нас кругом происходит? Ведь вы приехали в страну, где нет даже томат-пасты, составлявшей главную часть меню Гоши Цвибышева?