Если я правильно понял, речь идет об экипаже эвера, который получился на снимках Старой Марии…
Повторяю, Паульхен: экипаж состоял из женщин, с которыми наш папа жил раньше или живет до сих пор…
…и среди них — наша мама!
Невероятно. Моя мама на корабле под началом у вашей Ромашки?
Б папиной крысиной книге можно прочесть, как трагически завершилась история человечества, когда четверка женщин в праздничных нарядах и украшениях собралась опуститься на дно морское, чтобы посетить легендарный город Винету, последнее пристанище…
А я ничего про это не знал. Ни про крысу под рождественской елкой. Ни про четырех папиных женщин на корабле, или, по-вашему, эвере. Был далеко. Походил в учениках у швейцарского фермера, закончил агротехническое училище в Целле, сам занялся молочным хозяйством на собственной экологической ферме в Нижней Саксонии, по-своему увлекся политикой, но даже не подозревал, что у вас творится — крысы и прочее. Ты, Жорж, тоже ни словечком не обмолвился о крысах, о том, что при клонировании из них получались крысочеловеки… А ведь после учебы в Кёльне ты сам переехал в те места, где жил отец с Ромашкой и тремя пацанами…
Пойми, Старшой! Так получилось, что после учебы в радио-телевизионной компании на работу меня не взяли. Компания заморозила прием новых кадров.
Ничего не попишешь, факт. Некоторое время болтался без дела. Тут отец предложил переехать в деревню. «Это пойдет на пользу твоему младшему брату, — написал он. — Ты нужен Тадделю». Отец снова купил дом, на сей раз бывшее крестьянское подворье в Кремпермарше, поэтому я подумал, что не худо сменить обстановку, и перебрался в деревню Эльскоп, что на другом берегу Штёра, стал там, вроде моего Старшого, настоящим селянином. Перед бывшим крестьянским домом рос лесной бук. Вокруг пустовали старые хлева и сараи. У нас образовалась коммуна. Командовала женщина, всегда знавшая, что и как надо делать. Для меня коммуна почти заменила семью, которой у меня давно не было. Иногда я перебирался паромом на другой берег Штёра, чтобы проведать вас, навещал не только тебя, Таддель, но и заходил в отцовскую мастерскую посмотреть на крысу в клетке. Ясное дело, заглядывал и к Марии, которая казалась мне маленькой, подурневшей, сморщенной. По-моему, она мне радовалась, говорила: «Вот, Жорж, ты совсем уже вырос». Я носил тогда волосы до плеч, и она сфотографировала меня вместе с крысой. Процентов на девяносто восемь уверен, что это была фотокамера «Прайс-бокс» тридцать второго года за четыре рейхсмарки… А крыса была коричневая, не белая, каких разводят для лабраторий. Я догадывался, что из этого получится. Мы к таким штукам привыкли с самого детства — верно, Старшой? Хотя никто нам ничего толком не объяснял.
Мне тоже ничего не объяснили, когда я приехала погостить. Я тогда ушла от мастера, который жил у Доберсдорфского озера, потому что мастер требовал, чтобы у учеников не было никаких секретов. По утрам, когда все садились за стол завтракать, он заставлял меня читать вслух мой дневник. Я отказывалась, но никому не пожаловалась — ни Ромашке, ни папе, а просто уехала в Каппельн на Шлее, где нашла другого мастера и нормально доучилась. Даже подыскала себе работу в захолустном гессенском местечке, но там гончарное производство было слишком уж фабрично-серийным… Выпускался только массовый ассортимент, поэтому я вернулась в Берлин, а при переезде сразу же влюбилась в студента, который помогал перевозить мебель. Не люблю вспоминать эту историю. Может, позднее расскажу ее детям, если им будет интересно: поначалу семейная жизнь шла весело, потом все разладилось — нет, Лена, я правда не люблю вспоминать об этом; потом я снова вышла замуж, жизнь устроилась. А про крысу и про то, что затевал с ней папа, я почти ничего не знала, так как папа об этом ни словом не обмолвился, когда приезжал навестить меня во Фриденау. Теперь в доме из клинкерного кирпича жила супружеская пара, с которой папа выпускал журнал, ратовавший за социализм, но за настоящий, демократический. В городе я общалась с коллегами по гончарному делу, а иногда с младшими сестренками…
Ах, до чего было замечательно, когда Лара навещала меня. Ведь я была еще ребенком и восхищалась тобой, когда ты продавала на рынке Фриденау свои гончарные изделия, хотя мама и считала, что цена у них занижена. О том, что происходило в деревне, я толком не ведала. А про крысу знала лишь то, что папа втайне давно хотел получить ее в подарок и говорил мне… Однако про корабль с женщинами, с которыми он раньше жил или живет до сих пор, как с Ромашкой, я даже не догадывалась.