Я пытаюсь представить эту комнату такой, какой ее впервые увидел Калеб. Голые стены и пол, одинокая коробка с хлопьями на полке. Почти кладовка. Единственное отличие – шкаф. В кладовках не бывает шкафов. Я как-то сказала об этом Калебу. «Зато они бывают в бункерах», – ответил он.
Я стараюсь удержать в сердце звук его голоса, запечатлеть в голове его слова, но чувствую, как они потихоньку ускользают. Теряются в дымке памяти. При Калебе дом был полон жизни. Внизу громко работал телевизор, на втором этаже топотала Мия, на чердаке слушал музыку Калеб. Я бы рассказала ему сейчас о тишине. О том, как она способна заполонить собой комнату, просочиться в каждый ее уголок, воцариться в ней навсегда. О том, как она душит, вытесняя из памяти его голос. Я бы рассказала ему, как всю первую неделю звонила на его мобильный (пока карту не заблокировали), чтобы услышать его голос на автоответчике, потому что ощущала давящую тишину. Все воспоминания о нем ускользают сквозь идущую трещинами память, унося с собой и меня.
Серый костюм в полоску
Я кладу дощечку в другую коробку, предназначенную для его личных вещей. Калеб сам смастерил табличку, и, возможно, мама или сестренка захотят ее сохранить. А сама возвращаюсь к разбору одежды.
В шкафу висят поло с горизонтальными полосами – школьная униформа Калеба. Школа не притесняет учеников в плане одежды. Брюки у парней могут быть черные, синие и цвета хаки. Верх любой, но обязательно с воротником. Вот ребята и одеваются кто во что горазд: в обтягивающие стильные поло, свободные спортивные поло, безрукавки поверх белых консервативных рубашек. У девушек тоже немаленький выбор в одежде. Нам разрешается носить платья, юбки и бриджи.
В нашей школе все на порядок круче, чем в других. Шкаф хранит в себе образ школьного Калеба. Комод – его непринужденный прикид. В его школьном шкафчике всегда лежали футболка и джинсы, в которые он переодевался после трех часов дня. В пакете на молнии в углу шкафа висит костюм. Калеб надевал его в прошлом октябре на школьный бал.
Я касаюсь пальцами холодной молнии, но не расстегиваю ее. Тем вечером, когда я одобрительно провела ладонями по облаченным в пиджак рукам Калеба, он сказал мне, что этот костюм – отцовский. Тогда я взглянула на него по-новому. Папа Калеба умер. Калеб вырос и возмужал без него, и вот настало время, когда костюм отца стал ему в пору. Я сочувствовала утрате Калеба, но порой забывала о его горе, так как при мне в его жизни всегда присутствовал Шон. Короткое признание Калеба еще больше сблизило нас. Он позволил мне увидеть частичку своего прошлого.
Я кидаю пакет на постель. Он размером почти с человеческий рост, и меня вдруг переклинивает. Мне кажется, что я найду в нем не костюм, а что-то другое. Руки чешутся от нетерпения. Я расстегиваю молнию. В нос дает крахмалом – значит, костюм сдавали в химчистку. Я не вынимаю его, поскольку он сложен идеально, аккуратно и так, как того желал Калеб. Он хранит собственную историю, подобно любой фамильной вещи. Я скольжу пальцами по костюмной ткани. Закрываю глаза и «вижу» Калеба, вытянувшего руки на пороге моего дома и позволяющего мне точно так же погладить ткань костюма. Серого, в тонкую полоску. Старомодного.
– Ну ничего себе! Ты только посмотри на себя, – восхитилась я.
Калеб промолчал – позади маячил мой брат в ожидании своих товарищей по команде и их девушек, чтобы отправиться на бал всем вместе. Мама сфотографировала нас: Калеб обнимал меня одной рукой, а галстук у него был в тон моему небесно-голубому платью и его глазам. Я представила Калеба брату, и они обменялись в гостиной неловким рукопожатием, хотя наверняка уже были знакомы – уж во всяком случае, наслышаны друг о друге.
– Пока, мам, – крикнула я и потянула Калеба за руку.
Мы оба улыбались. Все это для нас было в новинку, и мы ужасно хотели остаться наедине.
– Увидимся, Джесса, – бросил мне в спину Джулиан, и его слова прозвучали предупреждением.
Парни на балу как на подбор оделись в однотонные черные или темно-серые костюмы, и Калеб среди них выделялся. Цвет костюма подчеркивал его голубые глаза и стройную фигуру. Я помню ощущение ткани под пальцами, когда прильнула к нему, тепло его ладоней на своей спине, движение наших тел под музыку. Тот вечер остался в памяти буйством цвета и смеха.
Танцевальным залом на балу служила школьная столовая. В ее большие окна, занимавшие целую стену, заглядывала полная луна. В бальных нарядах мы будто стали совсем другими людьми, и место, где мы обедали каждый будний день, тоже преобразилось.