Франция
Чёрная королева: "Если не знаешь, что сказать, говори по-французски".
Льюис Кэрролл.
Франция звучит как Кошка, не знающая голода, но знающая толк в свежей сметане и только что выловленной рыбе: кошка смакует их, не теряя головы и достоинства, медленно, со знанием дела вкушает каждую капельку, каждый кусочек, а потом, хитро и довольно жмурясь, урчит. Очаровательное, флиртующее и знающее это о себе грассирование сливается с сонорными звуками, которые в исполнении других зверей, не Кошек, звучит как простуда с хрипами и заложенным носом, - и вот уши уже заполнены музыкой французской речи, которой не обязательны струны, клавиши и смычки, чтобы быть песней. А песни Франции, знакомые многим по шансону в исполнении Джо Дассена или Эдит Пиаф - это не русский шансон подворотен и теплотрасс, тельняшек и ушанок. Французский шансон, как и любая национальная музыка, отражает нашу изысканную Кошку, заставляя сердце трепетать и стучать громче обычного в такт всем тем особенностям, которые предлагают, и не потерпят отказа, полюбить этот край.
Утром, в час музыкального пролога и серебристого света восходящего солнца, француз или француженка спустятся к идеально сервированному к petitdéjeuner столу: столовые приборы, тонкие и звенящие, как и все на севере страны, обрамляют тарелочки тонкого фарфора, а наполненные пока еще только горьковатым ароматом напитка кофейные чашечки кокетливо примостились на тканевых (бумага - это не "commeilfaut" - не так, как надо) салфетках. В плетеной корзинке дразнящими улыбками лежат круассаны. Француз или француженка возьмет один кончиками ухоженных пальцев левой руки, а в правую возьмет нож, чтобы намазать хрустящую тонюсенькую корочку выпечки нежным сливочным маслом, полученном из славящегося повсеместно молока северных коров. И в этот момент можно услышать звучание еще одного истинно французского инструмента - инструмента обычаев и традиций. Они могут показаться странными и даже неаппетитными, но только до того момента, пока не изволишь попробовать сам: плесни в чашку горячего кофе, окуни туда лезвие ножа и только потом отрежь кусочек масла, тонко-тонко намажь его на круассан, задрапируй ягодным джемом и аккуратно откуси кусочек. К концу поедания этого круассана кофе будет казаться малопригодным для питья: масло, крошки, джем - взять да вылить! Но это ошибка: нет ничего вкуснее такого завтрака.
Подкрепившись, пора покинуть уютный фахверковый домик и нырнуть в кружево мощеных отполированной сотней стоп брусчаткой улочек. Но бояться потеряться в этом сложном и непредсказуемом переплетении переулков не стоит: достаточно лишь спросить любого местного жителя, как добраться до вонзающегося шпилями в лазурь неба готического собора - и ответ не заставит себя ждать, если соблюсти негласный церемониал: лучше объясняться на пусть и ломанном, но французском, чем на идеальном английском, обязательно улыбнуться и поздороваться, а если не хватает словарного запаса, то на помощь, что вам, что французу, придет активная жестикуляция, не знающая языковых барьеров.
Прорвавшись через плотное кольцо невысоких и узких средневековых домишек, словно толпа наивной детворы окруживших чудо чудное - собор - нужно быть готовым к срывающемуся с губ изумленному "Ах!". Небо, как йог, лежит на каменных иглах башен и осколках стекла в витражах. Время сделало стены темно-серыми, зловещими и величественными, заставляющими проглотить язык и замолчать. Но кружево было упомянуто в начале описания северофранцузского утра не просто так: когда эти огромные даже по современным меркам здания строились, то камень был бел, точно заварной крем в эклере, и можно лишь с ноткой зависти представлять, какое впечатление они производили на маленького жителя средневекового города, не знающего в силу времени тех масштабов, которые знают жители мегаполисов сейчас. Даже на далекого от христианской религии человека готические соборы производят сильнейшее впечатление, сходное с религиозным откровением: сложно не уверовать хоть во что-то, когда своим окном-розой на тебя смотрит каменный циклоп, огранной музыкой рыча своими ребрами контрфорсов и аркбутанов. Поэтому можно только представить, какое впечатление производили эти постройки на человека, для которого окружающий мир таил гораздо больше угроз и опасностей, чем для наших современников, коим на помощь приходит вся современная инфраструктура. А тем людям выстоять помогала только вера и религия. Поэтому храмы - это не только священное место, где даже неграмотный человек по изображениям на витражах мог прочесть всю Библию, но и инструмент проповеди и убеждения для католической церкви.