--Да, но я приняла его за корнуоллский.
--Эти языки действительно похожи, оба произошли от кельтского. Что касается Уильяма, то впервые я увидел его в Кемпере. Он был нищ как церковная крыса, да к тому же замешан в одну неприятную историю. Парню явно не везло, и я решил ему помочь. После этого он сам изъявил желание поступить ко мне на службу. Английский он, по всей вероятности, узнал от отца. А до нашей встречи, кажется, успел еще несколько лет пожить в Париже. Впрочем, я никогда не вмешивался в его жизнь и не разузнавал о его прошлом. Захочет, расскажет сам.
--А почему он не плавает вместе с вами?
--О, тут все очень просто, ничего романтического. Дело в том, что у Уильяма слабый желудок. Пролив, отделяющий Корнуолл от бретонского побережья, для него непреодолимое препятствие.
--И поэтому он с благословения своего хозяина решил устроиться в Нэвроне?
--Совершенно верно.
--И теперь бедным корнуоллцам приходится дрожать за свое добро, а корнуоллкам не спать ночами, опасаясь в любую минуту расстаться с жизнью... И не только с жизнью, как уверяет меня лорд Годолфин.
--Думаю, что корнуоллки обольщаются на свой счет.
--То же самое и я хотела сказать лорду Годолфину.
--Что же вас удержало?
--Побоялась его шокировать.
--Французов почему-то всегда -- совершенно незаслуженно -- обвиняют в волокитстве. Мы гораздо скромней, чем о нас думают. Ну вот, ваш портрет готов.
Он протянул ей листок и откинулся на стуле, засунув руки в карманы камзола. Дона молча рассматривала рисунок. Лицо, глядевшее на нее с маленького клочка бумаги, принадлежало не ей, а той Доне, в существовании которой она не хотела признаваться даже себе самой. Она узнавала черты лица, волосы, глаза... Но выражение, таившееся в этих глазах, было до странности похожим на то, которое она иногда ловила в зеркале, оставаясь наедине сама с собой. Это был портрет женщины, у которой не осталось никаких иллюзий, -женщины, смотревшей на мир через узенькое оконце и видевшей в нем только разочарование, горечь и пустоту.
--Не слишком лестная характеристика, -- проговорила она наконец.
--Я в этом не виноват.
--Вы сделали меня старше, чем я есть.
--Возможно.
--И рот получился чересчур капризным...
--Ничего не поделаешь.
--И брови нахмурены...
--Верно.
--Нет, не нравится мне этот портрет.
--Ну что ж, очень жаль. А я, признаться, надеялся, что смогу когданибудь бросить пиратство и заняться писанием портретов.
Она протянула ему рисунок и увидела, что он смеется.
--Женщины не любят, когда им говорят правду в глаза, -- проговорила она.
--Конечно, этого никто не любит, -- откликнулся он.
Она поторопилась переменить тему:
--Теперь я понимаю, почему ваши вылазки оканчиваются удачно: вы все стараетесь довести до конца. Это заметно и по вашим рисункам -- вам удается схватить самую суть.
--Я тоже иногда ошибаюсь, -- проговорил он. -- Что касается этого портрета, я всего лишь хотел передать настроение, которое увидел на лице своей модели. Если бы я застал ее в другой момент, например когда она играет с детьми или просто отдыхает, радуясь вновь обретенной свободе, -- возможно, портрет получился бы иным. И не исключено, что тогда вы обвинили бы меня в приукрашивании действительности.
--Неужели у меня такая изменчивая внешность?
--Дело не в изменчивости. Просто на вашем лице отражается все, о чем вы думаете. Вы настоящая находка для художника.
--Возможно, но художнику в таком случае гордиться нечем.
--Почему же?
--Потому что главное для него -- запечатлеть настроение, а сама модель его не интересует. Но когда настроение схвачено и перенесено на бумагу, расплачиваться приходится не ему, а модели.
--Думаю, что модели это пойдет только на пользу. Художник дает ей возможность взглянуть на себя со стороны, понять, какие черты ее характера не вызывают симпатии у окружающих, а от каких и вовсе не мешало бы избавиться.
И с этими словами он разорвал рисунок пополам, а потом еще и еще, на мелкие кусочки.
--Вот так, -- сказал он, -- и давайте забудем об этом. Я действительно вел себя бесцеремонно. Вы были правы, обвинив меня вчера в покушении на чужую территорию. Сегодня я снова допустил ту же ошибку. Простите. Пиратская жизнь отучает людей от хороших манер.
Он поднялся, и она поняла, что он собирается уходить.
--Это вы простите меня, -- ответила она, -- мне не следовало принимать это так близко к сердцу. Но когда я взяла в руки свой портрет, мне вдруг стало... стало стыдно, что кто-то смог увидеть меня такой, какой я слишком часто видела себя сама. У меня было такое ощущение, словно с меня сдернули одежду, выставив напоказ тайный изъян, который я старательно ото всех скрывала.
-- Да, понимаю, -- проговорил он. -- Ну а если бы вы узнали, что у художника тоже есть изъян, и, может быть, еще более уродливый, чем ваш, -неужели вы и тогда стали бы его стыдиться?
--Напротив, -- ответила она, -- я почувствовала бы к нему симпатию... как к товарищу по несчастью.
--Вот видите.
Он снова улыбнулся и, повернувшись, направился к балконной двери.
--В этих краях есть примета, -- проговорил он на ходу, -- если восточный ветер начинает дуть, он не утихает несколько дней. Мой корабль поневоле обречен на бездействие, и мне не остается ничего иного, как заняться рисованием. Не согласитесь ли вы попозировать мне еще раз?
--А какое настроение вы теперь пожелаете запечатлеть?
--Выбирайте сами. Я только хочу напомнить, что отныне вы член нашей команды, и если вам вдруг покажется, что ваше бегство проходит не слишком весело -- добро пожаловать, ручей всегда готов принять беглецов.
--Хорошо, я запомню.
--В лесу много птиц, в реке много рыбы, в чаще много других ручьев. Вы сможете смотреть, слушать и узнавать новое, а это тоже неплохой способ убежать от себя.
--Вы его уже опробовали?
--Да, и нашел вполне пригодным. Благодарю за ужин. Спокойной ночи.
--Спокойной ночи.
На этот раз он не стал целовать ей руку, а молча подошел к двери, переступил через порог и, не оглядываясь, двинулся по лужайке к лесу.
8
В комнатах было душно -- заботясь о здоровье супруги, лорд Годолфин приказал закрыть все окна и задернуть их плотными шторами, не пропускающими солнечных лучей. Сияние летнего дня могло утомить больную, от свежего воздуха ее бледные щеки побледнели бы еще больше. Нет, настоящий отдых, по мнению лорда и леди Годолфин, заключался в том, чтобы лежать на мягком диване в полутемной комнате, обмениваться ничего не значащими любезностями со знакомыми, вслушиваться в дремотное жужжание их голосов и вдыхать ароматы песочного торта, поданного на десерт.