Французский дневник
Книги, которые нас выбирают
От автора | Думаю, что многие, оказавшись на моем месте, сочли бы целесообразным попристальнее приглядеться к тому, что происходит вокруг и с ними самими. Но поскольку на этом месте никого больше не оказалось, мне и пришлось написать этот дневник.
Об авторе | Василий Ярославович Голованов родился в Москве в 1960 году. Журналист, писатель. Неоднократно публиковался в толстых журналах. Автор книг “Тачанки с Юга. Художественное исследование махновского движения” (1997), “Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий” (2002), “Время чаепития” (2004), “Нестор Махно” (2008), “Пространства и лабиринты” (2008). Лауреат литературной премии Министерства печати и информации РФ “Книга года” (2002) и премии “Лор Батайон” (Франция). Живет в Москве.
Раз в жизни мне довелось быть известным писателем. На две недели мне выпала такая роль. И я ее сыграл. Сыграл хорошо. Наверное, потому, что подспудно готовил себя к ней. И в один прекрасный день в театре жизни мне ее предложили. Правда, предложили во Франции, где под французским названием “Eloge des voyages insenses” ( вышла моя книга “Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий”.
Раз в жизни мне довелось быть известным писателем. На две недели мне выпала такая роль. И я ее сыграл. Сыграл хорошо. Наверное, потому, что подспудно готовил себя к ней. И в один прекрасный день в театре жизни мне ее предложили. Правда, предложили во Франции, где под французским названием “Eloge des voyages insenses”1 вышла моя книга “Остров, или Оправдание бессмысленных путешествий”.
1.“Похвала бессмысленным путешествиям” (фр.).
Может быть, кому-то покажется, что две недели известности — не такой уж большой срок по сравнению с.
Но он был. И я вряд ли соглашусь обменять его на что бы то ни было. Ибо, конечно, приключение, которое я пережил, было ошеломляющим. Я до сих пор никак не войду в прежние границы самого себя (а может, в этом стараюсь я напрасно и все изменилось непоправимо). Но, как бы то ни было, тест на самоосознание не помешает.
Итак, сегодня, когда я пишу эти строки, 11 июня. Шестнадцать дней назад я вернулся из Франции, где исполнял известную вам роль. Если судить по Интернету, там, во Франции, в сознании читающей публики я продолжаю оставаться очень популярным писателем. Но сейчас я — в России, где мною отвоевана у жизни роль свободного журналиста. Тоже далеко не худшая. Последний полученный мною гонорар равен десяти тысячам рублей. Время последующих денежных поступлений — неизвестно. Это не пугает меня. Во-первых, потому, что так было всегда, а жизнь потом все равно каким-то образом налаживалась. А во-вторых, потому, что здесь, в России, у меня есть другая роль в театре жизни — роль обычного, не известного писателя. Скажем, сегодня вечером в магазине “Фаланстер” я представляю свои новые книги: “Нестор Махно” и “Пространства и лабиринты”. Я знаю из Интернета, что и у той, и у другой книги есть своя аудитория. Есть даже свои фаны. Я купил для них вино, оливки и сыр. Такова в России роль обычного, нераскрученного писателя — он сам проплачивает свое право на актуальное существование. Но это не сетование. Вечером я подарю людям радость — в виде встречи, в виде общения и вина. И грех жаловаться на это.
Теперь я должен рассказать про Остров. Когда я впервые поехал туда в 1992 году, я вообще не думал о книге. Я бежал. Я бежал на Север к. Но я бежал и от. Я бежал к своей детской мечте — о, Остров! — к неизведанным приключениям, к риску, к свободе, к романтике и тайне острова и, конечно же, к сокрытому на нем сокровищу. Я бежал от катастрофически складывающихся обстоятельств личной жизни, от работы в отделе морали и права, от галопирующих цен и утлых смыслов того времени, от искушения податься в стрингеры и, проклиная, славить войну, которая то тлела в Карабахе, то вспыхивала в Абхазии, то, как фугасная бомба, разрывалась в Чечне. Я не хотел быть продавцом войны, беженства и чужого горя.
И я бежал. Бежал на Остров своей мечты. Им оказался остров Колгуев в Баренцевом море — чуть правее горла Белого моря и чуть левее Новой Земли. На поверку мой остров вышел самой бесприютной территорией, которую мне когда-либо доводилось видеть в жизни. И первое чувство, которое я испытал, ступив на него, — был страх. Страх перед умирающим поселком на берегу, страх перед нечеловеческой, запечатлевшейся в лицах резкими морщинами, беспощадной к другим и к себе жизнью его обитателей, страх перед заброшенностью и неизвестностью.
По счастью, глоток спирта, выхлестнутый на крыше вездехода, позволил мне на время забыться и провалиться в величественную галлюцинацию предосенней тундры, уже взявшейся всеми цветами живописной палитры, в быт оленеводов, в вековые сказы эпохи кочевья. Так в моей будущей книге про Остров появилась “Книга бегства”.
Лишь вернувшись в Москву, я понял, что отныне у меня есть только один шанс, как у героя известной сказки — пойти туда, не знаю куда, и принести то, не знаю что, — иначе говоря, облечь словом, поступком, легендой этот огромный кусок торфа, лежащий на отмели в Баренцевом море, броситься в него, нырнуть за горизонт, вернуться преображенным и вынести оттуда свое сокровище — книгу. Или — до конца своих дней писать никому не нужные оправдания в книге несбывшегося. И тогда я взял с собою сына моего лучшего друга — “шестнадцатилетнего капитана” Петю Глазова — и распахнул в будущей книге новое измерение — “Книгу похода”.
Всего таких “книг” получилось в результате пять. У меня не было контракта ни с одним издательством. Чтобы писать, я высадил семью на голодный паек, и так мы провели зиму. Жена ничего не говорила мне. Она понимала, что это — моя битва с жизнью. И не дай Бог мне ее проиграть. Но второй голодной зимовки мы бы не выдержали. Бог милостив: меня пригласили работать в журнал “Столица”. Когда я впервые получил там зарплату, мне стало плохо — такой огромной она мне показалась. Я попил валокордин и поклялся, что проработаю здесь год. И я сдержал слово. И лишь потом осторожно потратил часть денег. Я купил время. Роскошная покупка! Двенадцать месяцев совершенно свободной, раскрепощенной работы над текстом, с которым я творил что хотел, не боясь ответвиться от основного повествования, чтобы добавить к своему немного шаманских историй, сведений по геологии и орнитологии, а впечатления путешествия переслоить размышлениями и любовными гимнами. Никогда, клянусь — ни до, ни после — я не был так близок к сути творчества, к настоящей свободе!
Потом еще год я искал издателя, но, так и не сыскав, достал остатки “столичных” денег и издал книгу в “Вагриусе” за свой счет. Полторы тысячи экземпляров. Оформление я доверил делать своему другу Андрею Балдину. Картинки нарисовал сам. Тогда я думал только о том, чтобы издать ее. Если бы книга умерла во мне — как ребенок в утробе матери, — я не знаю, что бы стало со мной. Наверно, я не смог бы больше писать. Поэтому она должна была родиться, пуститься в собственное путешествие, в свою, уже не зависящую от меня жизнь.
И поначалу показалось, что жизнь ее началась очень успешно. Министерство печати и информации признало “Остров…” лучшей книгой 2002 года. Об этом до сих пор свидетельствуют деревянный диплом и каменные часы, которые я получил на церемонии награждения книги. Тяжелый, помпезный письменный прибор я прямо на выходе из зала торжеств со злобой выкинул в сугроб. Но этим все и кончилось. Издательство распродало тираж и не стало его допечатывать, — издательская лень и невероятная жадность.
В конце концов текст “Острова…” был сканирован и вывешен сразу на нескольких сайтах в Интернете. Я не возражал против такого пиратства. Книга должна существовать. В любом виде. И если Интернет — это современный самиздат, тем лучше — пусть существует в самиздате. Я принял правила игры в подполье.
В этот момент появилась Элен.
Элен
Впрочем, если быть точным, она появилась чуть раньше. Это обстоятельство имеет значение, потому что здесь в ток моей жизни вмешалась судьба. Элен появилась в день презентации “Острова…”, которую я устраивал для друзей в крошечной художественной галерее. Пришла под самый конец, медленно поднялась по переулку — такая усталая добрая птица, укутанная какими-то темными платками-перьями, — пригубила вино, посмотрела выставку фотографий Острова и попросила экземпляр книги. Я к тому времени раздарил все, что были, и Андрей Балдин, который оформлял “Остров…”, отдал ей свой. Как она попала в этот час в это место земной поверхности? И что было бы, если бы Андрей не отдал ей книгу? Подумай, читатель, ибо сейчас, в этот момент повествования, начинаются настоящие чудеса и невероятные совпадения, которые может подстроить только судьба — ибо человек над ними не властен. А может быть, это проявляется в каких-то фантастических формах та самая собственная жизнь книги, о которой я говорил, но о которой я как автор не имею ни малейшего понятия. Ведь творение — если это действительно творение, а не какой-нибудь наскоро сработанный бестселлер-однодневка — оно часто и совершеннее, и по-человечески лучше своего творца. Ибо тот, подверженный перипетиям земного бытия, законам времени и старения — он может соскользнуть в уныние, в пьянство, он в такие глубины ничтожества может соскользнуть, что и в голову никому не придет, что он-то и есть отец вот этого небесного дитяти.