– Зачем же ты тогда?! Гад! – тормоза срывает. Я в один прыжок оказываюсь возле Елизарова и вцепляюсь в его самодовольную морду, точно дикая кошка. – Скотина! – верещу я. Меня уже не остановить. Ярость застилает глаза. Я царапаюсь, кусаюсь, отчаянно молочу кулаками куда придется.
– Сука! – изворачивается и бьёт меня наотмашь. Отлетаю от него. Скула горит, но в пылу драки я не чувствую боли. У меня одна цель – уничтожить эту гадину, растоптать, стереть с лица земли. Мразь! Мразь! Ненавижу! Вновь с визгом кидаюсь на него. Елизаров теряет равновесие и падает навзничь. Приподнимается на локтях и трясёт головой, приходя в себя.
– Ну всё, сучка… – цедит сквозь зубы. – Тебе конец!
Его лицо перекошено злобой. Меня охватывает ужас от осознания, что жить мне осталось недолго. Вижу всё, как в замедленной съемке, отступаю назад и падаю, спотыкаясь о клюшку, выпавшую из рук Елизарова во время драки. Он встаёт и медленно идёт на меня. Отползаю к двери, нащупывая рукой, чем бы мне защититься от его ударов. Полированное древко ложится в руку будто само собой. Елизаров делает короткий выпад, желая ухватить меня. Я уворачиваюсь и вскакиваю с пола. Замахиваюсь и бью что есть мочи. Елизаров оплывает к моим ногам и валится лицом вниз. Меня захлестывает волна восторга, смешанная с немалой дозой отчаяния. Он не должен встать! Если Елизаров сейчас встанет – мне конец! С силой бью металлическим крюком по лысому черепу. Он вздрагивает. Сердце взрывается страхом. Нет! Нет! Нет! Он не должен встать! Истерично молочу по его голове. Тело у моих ног мелко подрагивает. Затылок расцветает алым. Тёплая кровь брызжет, орошая острые мыски бежевых туфель.
«На! На! На! Получи! Получи!» – бьётся в моём мозгу. Я продолжаю лупить клюшкой по лысой окровавленной голове до тех пор, пока древко в руках не ломается, рассыпаясь на куски. Это заставляет меня очнуться и отпрянуть. Я с ужасом смотрю на то, что натворила. Елизаров лежит неподвижно. Вокруг растекается кровавая лужица. Я не верю своим глазам. Неужели я убила его? Обхожу тело и заглядываю в лицо. Зрачки сузились и застыли. С уголка рта на пол течет тоненькая красная струйка.
«Я убила его!» – я будто покрываюсь инеем изнутри. Меня начинает знобить. К горлу подкатывает ком, на глаза наворачиваются слёзы. Еще немного, и меня стошнит прямо на труп Елизарова. С силой зажимаю рот рукой, пытаясь сдержать рвотный позыв.
«Что же я наделала? Что теперь будет?» Замираю, прислушиваясь к звукам дома. Мне надо срочно выбираться отсюда. Если меня застукают над трупом, то я из роскошного особняка Елизарова прямиком направлюсь в каталажку. Мне нельзя. Я не могу сесть в тюрьму.
Знаю точно, что за дверями кабинета ждет Егор. Мне как-то надо перехитрить его. Шансы не велики, но они есть. Нельзя раскисать! Надо собраться и сбежать отсюда. Конечно, вероятность того, что меня быстро поймают, очень велика. Но я должна попытаться. Ради сына. Я должна.
Делаю глубокий вдох и собираюсь с мыслями. Тело напрягается, точно тетива арбалета. Поднимаю с пола сумочку, трясущейся рукой достаю зеркальце и разглядываю себя. Губа разбита и распухла, на скуле красуется кровоподтёк, волосы всклочены. Вижу в зеркало труп, лежащий за моей спиной, колени дрожат, ноги становятся ватными. Я не смогу. Меня поймают и посадят. А что если не посадят? Егор попросту пристрелит меня, застав в кабинете рядом с трупом хозяина. Кровь гулко пульсирует в барабанных перепонках. Судорожно подправляю макияж, пытаясь замаскировать следы драки на своём лице. Одёргиваю юбку и выхожу из кабинета. Егор спит, развалившись в кресле. Его не волнуют крики и вопли, доносящиеся из кабинета хозяина. Он уже давно привык к особенностям любви Елизарова. Стоит мне закрыть за собой дверь, как Егор открывает глаза. Улыбаюсь через силу и говорю, что Александр Васильевич просил не беспокоить. Егор кивает и снова засыпает. Спокойно пересекаю гостиную и иду к двери. В груди клокочет, мне хочется припустить со всех ног, но нельзя. Это может вызвать подозрения. Выхожу за дверь и прохожу через двор к воротам, вся превратившись в слух. Я ужасно боюсь, что сейчас меня остановят. Вот сейчас я услышу за своей спиной крики с приказом остановиться. Вся сжимаюсь, когда давлю на кнопку. Домофон издает характерный неприятный писк. Выхожу на улицу. Я всё ещё не верю, что мне удалось выскользнуть незамеченной из дома. Спокойно прохожу вдоль забора под прицелом камер видеонаблюдения, и как только оказываюсь вне поля видимости, тут же бегу прочь.
Выбравшись из посёлка, бреду вдоль шоссе. Мимо проносятся машины, обдавая слепящим светом фар. Откуда-то из темноты вечернего неба сыплется водяная крошка. Иду, не чувствуя ни холодного ветра, забирающегося под одежду, ни влаги насквозь пропитавшей пальто, ни усталости, превратившей тело в вату. Я не хочу ни чувствовать, ни понимать, ни вспоминать. Мне хочется брести бесконечно долго, чтобы эта темнота и дорога не заканчивались никогда. Я не хочу возвращаться туда, в мир людей, где столько боли, обмана и разочарований. Я больше ничего не хочу. Не хочу. Я ощущаю себя так, словно моя душа давно отделилась от тела и витает далеко отсюда. Все мои надежды, все мои мечты, любовь, ненависть, нежность, злость – всё куда-то исчезло, потонуло в темном водовороте событий. Меня больше нет. Я лишь тень. Жалкая, холодная, пустая тень. Во мне не осталось ничего от прежней жизни. Что теперь будет? Куда мне идти? У меня больше нет будущего. Жильбер заберет Арно, а меня посадят в тюрьму. Я выйду в лучшем случае лет через пять. Ни дома, ни семьи, никого, кто бы ждал меня на свободе. Нужна ли такая свобода? К чему всё это? Зачем?