– Пойдём, Карин.
Смотрю на него, Драка кажется мне сном. Я так давно не видела его. Неужели у Пьера такие глаза? Почему я никогда не замечала их. Тёплые, чайно-карие, под широкими светлыми бровями. Пьер с грустью и нежностью глядит на меня.
– Давай я помогу тебе подняться, – подхватывает под руки и ведёт к машине. Не чувствую ничего, кроме дикой усталости. Еле передвигаю ноги, тело весит целую тонну. Пьер усаживает меня на переднее кресло и садится за руль. Цокает языком.
– О-ля-ля, Карин! Что с твоим лицом? – протягивает руку, осторожно касаясь распухшей скулы. – Он бил тебя?
Чувствую, как глаза наполняются горячими каплями. Мне становится жаль себя. Едва заметно киваю, боясь расплескать скопившуюся влагу, но у меня ничего не получается. Слёзы предательски соскальзывают с ресниц и катятся по щекам.
– Моя бедная девочка, – проводит ладонью по спутанным волосам. – Бедная, бедная девочка, – повторяет он.
Я тону в его теплом, таком знакомом голосе, падаю в уютную бесконечность. И меня прорывает. Начинаю надрывно рыдать, громко шмыгая носом.
– Ну-ну… – обнимает и гладит меня по плечам. – Не надо. Всё хорошо. Я здесь. Я рядом с тобой. Я никому не позволю тебя обидеть.
Заводит машину и везёт меня в глухую московскую ночь. Я успокаиваюсь. Усталость и тепло салона делают своё дело – проваливаюсь в забытьё.
Просыпаюсь, только когда машина подъезжает к дому Драка. Память тут же возвращает меня в ужасную реальность. Я убила Елизарова. Я убила его. Убила. Меня трясёт. Полиция, наверное, уже ищет меня. Они скоро будут здесь. Меня найдут и посадят в тюрьму. Тело охватывает мелкая дрожь. Меня знобит. Выхожу из машины и вслед за Пьером иду в дом, кутаясь в воротник пальто.
Заходим в квартиру, и Пьер хлопает по клавише выключателя.
– Не надо. Выключи, пожалуйста, – прошу я, усаживаясь на диван. Яркий свет невыносимо режет глаза. Пьер включает настенное бра и гасит верхний свет. Я сижу в полумраке и никак не могу согреться. Дрожу, пряча руки под мышки.
– Может, ты снимешь пальто? – садится рядом со мной.
– Нет, – трясу головой. Меня колотит.
– Карин, тебе надо успокоиться.
– Не могу, – говорю сквозь зубы, продолжая кутаться в пальто. Чувствую себя просто ужасно. На холодной остановке было гораздо лучше. Что это, черт побери? Страх? Пьер обнимает меня, прижимает к себе, пытаясь согреть.
– Карин, давай я налью тебе чего-нибудь крепкого. Тебе надо успокоиться.
– Давай! – киваю я, надеясь, что алкоголь поможет мне расслабиться.
Пьер достает из бара виски и наливает. Протягивает мне. Беру стакан дрожащей рукой, подношу к губам и пью, слыша, как стучат зубы о стеклянную кромку. Буквально через минуту тепло разливается по телу, звуки отдаляются, меркнут. Меня словно окутывает мягкий ватный кокон. Дыхание постепенно становится ровным, напряжённые мышцы расслабляются.
– Карин, может, хочешь принять ванну? – Пьер смотрит мягким открытым взглядом. Он не поверил мне. Думает, что я не убивала Елизарова. Считает, что всё это мне померещилось. Как же он ошибается. Я точно помню, что Елизаров был мёртв. Мёртв. Мёртв!
– Пьер, ты что, не веришь мне? – пристально гляжу на него, стараясь угадать, о чём он сейчас думает.
Драка отводит глаза. Подходит к бару и наливает виски. Выпивает залпом и снова поворачивается ко мне.
– Не знаю, Карин. Я не могу представить, что ты убила кого-то. Может, ты ошиблась?
– Нет, Пьер… Я не ошиблась. Он был мёртв, – замолкаю, вспоминая обездвиженное тело на полу.
– Расскажешь? – прерывает молчание Драка.
– Да, – смотрю на свои руки, перебирая пальцами краешек пальто. – Это он рассказал Пуавру.
– И что?
– Я не смогла простить… Это было последней каплей… Понимаешь, Пьер? Последней…
– Нет, не понимаю, Карин.
– Ты же ничего не знаешь.
– Так расскажи.
– С самого начала?
– Да, с самого начала.
– Это не просто, Пьер… Ты возненавидишь меня, когда всё узнаешь.
Драка вздыхает, наливает в стакан ещё виски и подходит к окну. Делает глоток, смотрит на улицу.
– А ты попробуй … Попробуй довериться…
– Я не знаю, Пьер. Имею ли я право вываливать на тебя всю эту грязь… – в эту минуту моя душа требует покаяния. Я больше не в силах держать в себе ту тяжесть, что скопилась на сердце. Но поймёт ли меня Пьер? Сможет ли простить? Я столько всего натворила, что мне никогда не будет прощения. Целой жизни не хватит, чтобы замолить мои грехи.