Но! В 1770 году в Берлине появляется молодая женщина по фамилии Франк. Она явно иностранка, может, быть русская, может, полька. Вскоре следы ее теряются - незнакомка колесит по Европе, представляясь под разными именами.
Реальная Ева Франк много ездила по Европе инкогнито. Она любила мистификации и розыгрыши. Не исключено, что в начале 1770-х годов, дочь ересиарха испытывала большие финансовые затруднения и подрабатывала, выдавая себя за преследуемую русскую княжну, внебрачное чадо императрицы и фаворита в Берлине. А в Париже - играла восточную принцессу, тайно приехавшую искать просвещенного мужа вопреки наказу строгого родителя, мусульманского правителя - эмира какого-то Вазастана (на карте такой страны нет, но есть Внутренний Вазиристан, спорная территория между Пакистаном и Афганистаном, кажется). В случае необходимости эти "рейды" быстро сворачивались, Ева приносила деньги больному отцу в темницу, и он получал от стражников поблажки - теплую постель, свежий воздух, кушанья из ресторана, переписку и свидания. Якуб Франк не спрашивал, откуда деньги - все и так понятно, дочь продавала свою красоту, обольщая богачей, грабила, подмешивая сонное зелье.
15. Оффеньахский бесстыжий двор (по мемуарам М. Поргеса и протоколам допросов)
Что творилось в последние годы жизни Франка, когда власть над сектой и ее имуществом перешла фактически в руки Евы, и несколько лет спустя после его смерти, достоверно известно из протоколов допросов свидетелей (групповое изнасилование, похищение и вымогательство, использование рабского труда), но они полностью на русский язык почему-то не переводились. Отрывки из них, перевод с немецкого (дело разбиралось уже в Австро-Венгрии, где немецкий - официальный язык), приводились историками и ужасали.
Мемуары, или "Записка" Моисея (Мойзеса, Моше) Поргеса (1781-1870), жителя городка Замков под Прагой, раскрывают неприглядную картину быта секты времен ее упадка. Как и многие другие документы адептов "фраников", они были едва не уничтожены родственниками, если б не попались случайно еврейскому историку Натану Михаэлю Гельберу (1891-1966). Его заинтересовало, что автор мемуаров в юности, наслышавшись о чудесах Якуба Франка, пошел к нему пешком из Праги в Оффенбах, прожил в его замке некоторое время, где подвергся унижениям и фактически являлся рабом семьи "гуру". Точная дата мемуаров неизвестна; очевидно, Поргес, сделавший неплохую карьеру, на старости лет решил записать свои воспоминания, относящиеся уже к последним годам 18 века. В 1798 году Моисей бежал из дома, опасаясь призыва в армию, и решил отправиться в Оффенбах....
Но страх загреметь в армию - не единственный предлог. Косвенным виновником того, что юноша попал в страшную секту и потом еле унес оттуда ноги, стал отец. Поргес-старший увлек сына мистикой Каббалы в возрасте 14 лет, пренебрегая запретом изучать ее до 30 лет; сам посоветовал учителя, некого Косовица, бывшего под влиянием Франка. Вот что он наплел мальчишке о своем кумире: "В последнее время объявился божий посланец. Некто, по имени Якуб (Иаков) Франк, которого ещё называют Ченстоховер. <.... > Его пророчества и обещание принести духовное и физическое избавление привлекло к нему множество приверженцев. Об этом разузнали власти и приговорили его к тюрьме. И Франк длительное время находился в ченстоховской крепости. А когда его, наконец, оттуда выпустили, он перешёл в христианство. Вместе с ним крестилась вся его семья и большая часть его последователей. Спустя какое-то время после освобождения он появился в Проснице, что в Моравии под именем барон Франк. В блеске и богатстве разъезжал он по округе в сопровождении собственной стражи. Известно, что в Проснице его посетил сам кайзер Йозеф II. Оттуда он переехал в Оффенбах, где основал свой дом и собрал множество верующих, большей частью из Польши. ... Когда Франк умер, его дочь, Гвира, взяла на себя руководство верующими".
Коссвиц уверял, что эти люди - святые, и дом их - святой, надо прибыть туда, чтобы подготовиться к подвигу - принятию чужой веры. С помощью проводников беглец перешел границу, долго скитался по чащобам, кишевшим хищным зверем и не менее хищным людом. 60 гульденов он старался не тратить, а сберечь в подарок прекрасной дочери Франка, которую романтично называл Гвира - госпожа. В дороге Моисей нарвался на контрабандистов и очень испугался, не понимая, что более страшные испытания его ждут там, куда так стремится попасть. Но он не свернул, голодал, мерз, промокал, страдал. Медленно подбирался к заветному Оффенбаху, словно паломник к Иерусалиму....
Наконец он добрался: "В открытый город Оффенбах я вошёл вечером. Моросил дождь, и было темно. Я стал выспрашивать у прохожих, где находится Польский двор, и мне указали на роскошное здание в другом конце города. Слёзы потекли из моих глаз, когда я увидел этот святой дом. Я был встречен молодым человеком, одетым в турецкое платье. Он обнял и расцеловал меня, называя братом, и сказал, что меня здесь давно ждут. Собралась толпа мааминим. Среди них выделялся почтенный пожилой мужчина в мундире полковника, с белоснежной бородой на благообразном лице. Звали его Цинский. Он привёл меня в свою комнату на втором этаже" В Оффенбахе Поргес сразу же столкнулся с кощунством, которое потрясло его душу - но он не ушел. "Потом меня завели в комнату, в которой, склонившись над толстыми фолиантами, сидели три длиннобородых старца, облачённых в польские платья. Здесь я был поражён, увидев на стенах эмблемы и символы, которым скорее пристало украшать стены католического храма. Ещё там был портрет Гвиры в виде святой Богородицы, и висели другие картины с еврейскими надписями. На одной из картин художник начертал те десять слов, которые были мне хорошо известны из праздничных молитв. Венец, мудрость, разум, важность, мужество, великолепие, победа, величие, царство, основа..."
Его представили самой Гвире - то бишь Еве Франк: "Наконец отворилась дверь, и меня пригласили войти. Я не смел смотреть Гвире в глаза, только опустился перед ней на колени и целовал её ноги - так меня научили. Она произнесла несколько добрых слов. Хвалила моего отца и одобрила моё решение приехать в Оффенбах. Перед уходом я положил кошелёк с шестьюдесятью гульденами на стол и удалился, пятясь спиной к двери. Она произвела на меня сильное впечатление: не молодая, но привлекательная; руки и ноги её были чрезвычайно хороши; лицо выражало одухотворенность, скромность и доброту. Как мне позже стало известно, я ей тоже понравился".
Начались серые сектантские будни, где выявилось деление на "массы" и "элиту": "По распоряжению Гвиры меня вскоре перевели в отделение "Либерия", состоявшее по преимуществу из молодых людей. Работой их было обслуживание господ за столом, а также сопровождение при ежедневных выездах и при воскресных посещениях церкви. Таким образом, я получил возможность - чаще всего за трапезой - ближе присмотреться к господам. Мне выдали егерскую униформу, а вместо шапки - каскетку из зелёной кожи, обтянутую металлической лентой. Служить в этом отделении считалось большой честью. Во время трапезы моё место было за стулом Гвиры. Господа обедали в большом зале и их обслуживали три наших человека. Остатки еды мы потом съедали. А другие питались из общей кухни. Их обед состоял только из супа с зеленью, что было очень мало. Каждое воскресенье совершался парадный выезд в церковь, и мы участвовали в нём, одетые в праздничные мундиры"