«Жевать колючую проволоку» долгое время было не по душе Черчиллю. Уже в марте 1916 года он одним махом оказывается в Лондоне, чтобы разузнать обстановку; но когда он произносит в парламенте речь, в которой ратует за возвращение лорда Фишера, многочисленные критики получают лишь новое доказательство его неспособности правильно оценить обстановку. В мае 1916 года он окончательно возвращается в Англию и теперь связывает все свои надежды со старым боевым товарищем Дэвидом Ллойд Джорджем, который между тем стал во главе военного министерства. Однако сопротивление консерваторов все еще очень сильно; весь следующий год он находится вне службы, созерцая, как другие суетятся вокруг войны, которая вступила в четвертый, мучительный год и которую, по его убеждению, можно выиграть только действительно гениальным вдохновением. Поворот в пользу Черчилля обозначился лишь тогда, когда в декабре 1916 года Ллойд Джордж заменяет Асквита на посту премьера и решительно начинает интенсификацию военных усилий Британии во всех областях. Но и он, который обязан Черчиллю за содействие в несколько сомнительной «афере Маркони», должен был все же еще считаться с отрицательной позицией консерваторов. В начале 1917 года он постепенно готовит реабилитацию своему подопечному, в связи с чем дает указание обнародовать служебный доклад комиссии по Дарданеллам. В нем лежащая лишь на Черчилле вина распределяется на многих. Вскоре после этого бывшего морского министра с его обзором военного положения в парламенте слушает внимательная и неравнодушная публика. 16 июля 1917 года события развиваются дальше: Ллойд Джордж назначает своего бывшего оруженосца министром вооружения, хотя — с оглядкой на консерваторов — без места и голоса в военном кабинете.
На своем новом посту Черчилль, как обычно, разворачивается в полную силу: он предпринимает организационные мероприятия, которые должны послужить идее собранности и скоординированности министерского управленческого аппарата. И все же его собственная сила состоит не в организации, а в личном участии, принятии решений и энергичном ведении дела. Когда в июле 1918 года начались волнения среди рабочих военных заводов, он проявляет твердость и грозит в Ковентри призывом и отправкой на фронт. Кризис был быстро преодолен, так как одновременно с провалом большого весеннего наступления немцев военное счастье, наконец, обернулось к Англии лицом. В немалой степени такому развитию способствовало массовое применение танков, производство которых Черчилль взял под свой особый контроль. Открытый всему новому и рискованному, он наблюдал за развитием бронированных боевых машин с большим интересом еще в свою бытность морским министром. Теперь ему пришлись кстати практические наблюдения, которые он сделал во Фландрии и которые постоянно освежал во время своих посещений фронта в качестве министра вооружения. Интересно то, что эти ранние и позитивные впечатления от танков Черчилль позже не использовал (во всяком случае, до тех пор, пока Фуллер, Лиддел Харт, де Голль и Гудериан не начали развивать свою «танковую философию»), не понимая до конца значения этого оружия для ведения современных войн. Из этой области деятельности он сделал определенные выводы, но она дала ему значительные преимущества и в другой ситуации. Вступление в войну Соединенных Штатов обусловило тесное сотрудничество с американскими военными; одной из причин было то, что значительная часть отсылавшихся в Европу войск США должна была снабжаться британским министерством вооружения. Используя эту возможность, Черчилль установил тесные личные отношения со своим американским «визави», советником президента и специалистом по вооружению Бернардом Барухом. Для Черчилля эта веревочка в США уже никогда больше не обрывалась, оба они в двадцатых и тридцатых годах постоянно обменивались мнениями и двадцать лет спустя — теперь, правда, уже в другой роли — опять возобновили прежнее партнерство.