Он улыбается, садится за стол. Явно оценил мои труды.
-- Спасибо. Но ты не обязана за мной ухаживать.
Он с видимым удовольствием берет круассан и запивает кофе. Не режет его и не мажет маслом или джемом. И как я сразу не догадалась? Он следит за собой, иначе не влез бы в свои знаменитые приталенные пиджаки.
-- Не должна ухаживать? Да ладно, расслабьтесь, дедуля!
Он морщится.
А что? Разве не дедуля? Я вообще-то ношу его внука.
-- В бесцеремонности есть глубокий смысл, Франсуа, -- говорю ему, отпивая кофе.
-- И какой же? -- ему не слишком интересен наш разговор, но я продолжаю.
-- Ты никогда не задумывался, почему подростки и молодежь грубят? -- я разрезаю круассан и мажу его джемом.
-- Почему же?
-- Грубость исключает фальшь. Подростки часто грубы, потому что не пытаются скрыть то, что думают. Они искренни в проявлении чувств, пусть это иногда и выглядит невежливо. Если бы ты был сейчас подростком, то вместо того, чтобы продолжать неинтересный тебе разговор, просто сказал бы мне: "Отвали".
Он смеётся. Вот сейчас у него искренняя реакция. Ее-то я и добивалась. Не хочу, чтобы наша совместная жизнь была пронизана фальшью и неловкостью.
-- Даже когда я был подростком, я не был невежливым. Если бы я позволил себе за столом грубое слово, отец бы... не понял мой искренности.
-- Верю. Ты даже подростком был идеальным.
-- Я никогда не был идеальным, но всегда пытался стать хоть немного лучше, чем я есть.
-- А ещё тебе всегда помогал юмор. Франсуа, я же пошутила про грубость.
-- Я понимаю.
-- Я просто хочу, чтобы мы не лгали друг другу. Ни в чем. Я ненавижу фальшь. Терпеть ее не могу. Поэтому у меня мало друзей и я не люблю тусовки. Там все притворяются.
-- Я не собираюсь тебе лгать, -- он улыбнулся, доедая омлет, -- ты сама ходила за круассанами? Как, у тебя ведь нет ключей?
-- Нет, я заказала круассаны из кафе напротив. Кстати, работник кафе с интересом меня разглядывал. И твоя соседка с собачкой тоже. Теперь о тебе будут сплетничать, что ты живёшь с беременной любовницей.
Он отложил вилку.
-- А ты думал, будут говорить что-то другое? Поэтому тебе придется избавиться от меня, когда живот станет заметен. Кстати, если уж я пока тут живу, оставишь мне ключи? Хочу прогуляться.
-- Ты не ПОКА тут живёшь, ты ТЕПЕРЬ ТУТ живёшь, -- подчеркнул он, выходя из-за стола в коридор и надевая пальто, -- и спасибо за завтрак.
Надо же! Мих никогда ни за что не благодарил. Все принимал как должное.
-- Спасибо, я оценила твою жертву -- с улыбкой принимаю ключи из его рук. -- Не многие могут рискнуть репутацией и наплевать на пересуды. Это очень великодушно с твоей стороны.
-- Марион, если тебе будет необходимо с кем-нибудь встретиться, то не стесняйся.
-- Я и не подумаю привести кого-то к тебе домой, не бойся. Если я должна буду с кем-то встретиться, то сделаю это не здесь. Я имею ввиду, что у меня может быть только деловое свидание.
-- Я не собираюсь контролировать твою личную жизнь, -- пояснил он, выходя за дверь.
-- Франсуа, пока я живу у тебя, у меня не может быть какой-то ещё отдельной личной жизни вне этих стен, -- кричу я ему и замечаю уже знакомую соседку, поднимающуюся по лестнице с собачкой.
Франсуа здоровается с ней.
-- Доброе утро, мадам Брон, -- и быстро уходит.
Я почему-то чувствую себя виноватой. Повторяю, за ним очень вежливо:
-- Доброе утро, мадам Брон. Миленькая у вас собачка.
Дверь закрывается, занавес падает под воображаемые аплодисменты мадам Брон. Теперь ей есть о чем посплетничать в следующие несколько дней.
Что ж, рада за нее.
***
Через пару дней
Мне нравится комната Марка. В ней витает какая-то светлая аура. Все эти коробки с пленками, множество фотографий, альбомов, камеры, какие-то фильтры для камер… Приятно находиться в творческой атмосфере.
Засмотрев стену со снимками до дыр, я переключилась на фотоальбомы. Особенно полюбила старый альбом с детскими фотографиями. Оказывается, в детстве у Пьера уши смешно торчали в стороны, Энн была черноглазой милашкой, а у Марка, улыбавшегося со всех фотографий, рот однозначно был до ушей.
Но была одна фотография, ради которой я все время и открывала этот альбом. На ней в центре сидел Франсуа, а Марк, которому на вид можно было дать лет 12, обнимал его за шею. Рядом расположилась Энн.