Но смотрела я только на Франсуа и Марка, потому что эти двое так и притягивали взгляд, не оторваться. Редкий случай -- камера запечатлела ту неуловимую связь между ними, которая меня так восхищала в жизни. Снимок был пропитан любовью, у меня даже во рту становилось сладко.
Лицо Франсуа просто светилось, а смеющийся Марк был похож на милого голубоглазого лягушонка. Моя любимая фотка. Каждый день открывала альбом, чтобы напитаться любовью, исходящей от снимка. Вот только почему-то на нем не было Пьера. Странно…
Сегодня я снова изучала волшебное фото, когда в дверь постучали.
-- Можно, -- я поспешно захлопнула альбом и спрятала его в тумбочку.
Дверь открылась. На пороге стол Марк. Небрежно подпирая плечом дверной косяк, он держал в руке нечто, смутно напоминающее мороженое.
-- Привет. Как спится на новом месте? Хочешь сладкого? Лови! -- и он неожиданно сделал жест, словно бросает мороженое в меня.
-- Эй! -- я едва успела возмутиться, как он уже сидел рядом на кровати и совал мне в руки какой-то потрясающе пахнущий десерт.
-- Это что? -- я вязла свежую хрустящую вафлю, свернутую рожком, наполненную шоколадным воздушным кремом.
-- Это тебе.
-- Пахнет божественно.
-- На вкус еще лучше.
Он был прав. Ничего подобного никогда не ела. Сладкий, маслянистый, но легкий, жутко вредный и вкуснейший крем просто таял во рту. Я чуть не захлебнулась слюной.
-- Ты не слышал, что беременным нужно приносить что-то полезное? Яблоки или апельсины, -- спросила я с набитым ртом. Вафля крошилась мне на свитер, а крем наверняка пачкал щеки, но мне было плевать. Давно я не испытывала такого кайфа.
-- Беременным нужно приносить хорошее настроение. Это во-первых. А во-вторых, если хочешь, могу заменить на яблоко... – он достал из кармана платок.
-- Ну уж нет! Вкуснотища...
Марк сидел рядом, вертел платок в пальцах и без зазрения совести разглядывал меня, как я ем. Смотрел так, словно сам хотел съесть это пирожное.
-- Это бестактно, -- намекнула я, доела сахарный рожок и собрала все крошечки со свитера.
-- Согласен, -- и он вытер мою щеку.
-- Спасибо, было очень вкусно. Как ты догадался, что я люблю сладкое?
-- В прошлый раз за ужином ты ела омлет с джемом.
-- А-ха-ха! Гм…Неправда!
-- Возможно. Но с тебя бы сталось.
Я молча и внимательно стала разглядывать его. Его губы уже не похожи на рот лягушонка, скорее их можно назвать … как это называется? А! сексуальными…
Он прокашлялся.
-- Я понял, зачем женщинам дарят разные штуки: цветы, сладости. Чтобы они потом вот так смотрели.
-- И как я смотрю?
-- Преданно...
-- Не выдумывай.
Он резко поднялся и полез в шкаф.
-- Вообще-то я пришел кое-что забрать из своих вещей, -- и он вытащил какую-то коробку с полки.
Я тоже поднялась и подошла к стене с фотографиями. Она постоянно тянула меня к себе, как магнит.
-- Это все ты снимал?
-- Да.
-- Марк, на войне было страшно?
-- Да.
-- Я думала, ты ничего не боишься.
-- Все бояться. Главное – преодолеть свой страх. Но зато война научила меня важным вещам.
-- Каким, например? -- я села на подоконник, а Марк подошел и прислонился к стене рядом.
-- Я стал ценить жизнь. И уж точно не буду разменивать ее на пустяки. Или на наркотики. Потому что... мне это уже...не интересно...
Он смотрел на меня как-то странно. Мне стало неловко.
-- Марк, ты меня презираешь? – неожиданно даже для самой себя спросила я. Мне почему-то показалось, что он должен считать меня или полной дурой, или распущенной девицей.
-- Глупости. Просто... Иногда я очень злюсь на Пьера. Ему все шло прямо в руки, а он ничего никогда не ценил. Разрушил не только свою жизнь, но и жизнь Бет, твою, отца... Отец расстался с Мари только потому, что Пьер так и не смог принять ее. А она была совсем неплохая. По крайней мере, вместе они с отцом были счастливы.
-- Марк, -- я дотронулась до его плеча, -- Пьер был просто большим ребенком, который хотел любви и внимания, и который так и не успел повзрослеть...и никогда уже не повзрослеет…
Марк опустил глаза, -- я скучаю по нему, но ничего не изменишь. Посмотри на отца. Он никогда уже не будет прежним. Пьер разбил ему сердце…
Это прозвучало так страшно, что я зажала Марку рот ладонью прежде, чем успела подумать, что делаю. Он вскинул на меня глаза, и мы встретились взглядом. Нужно было убрать ладонь, но я медлила.
Марк сам сделал шаг назад и отвернулся, вытаскивая пачку сигарет.
-- Ладно, я что-то задержался, -- он взял свою коробку и, бросив мне «пока», закрыл за собой дверь.
Я видела в окно, как он вышел из подъезда и быстро пошел по припорошенной снегом улице. А мое сердце колотилось в груди так, словно я бежала следом за ним.