Я сидела у его стола и смотрела на его вещи. На книги, аккуратные стопки блокнотов и коллекцию отличных качественных чернильных ручек.
Кто я этому человеку, чтобы вторгаться в его личную жизнь? Какое я имею право? Наоборот, я должна сделать все, чтобы он был счастлив. Умом я все это понимала, но сердце отчаянно ревновало.
Я встала и подошла к окну.
Как только мы вернулись из Ольта, снова наступили холода. Словно мы привезли с собой суровую северную погоду. Ветер гнал по тротуарам поземку. Редкие прохожие кутались в шарфы и поднимали воротники.
"Он имеет право на личное пространство," -- повторяла я себе, но сердце щемило, и я ничего не могла с этим поделать.
В конце концов у меня разболелась голова.
И тут новая догадка пронзила мне сердце. Я поспешно вышла из комнаты Франсуа и подошла к двери Пьера. Вставила ключ.
Дверь открылась.
Я вошла в его комнату. Комнату отца моего ребенка. Комнату погибшего юноши, с которым была знакома всего один только вечер и о котором так мало знала. Каким он был?
Я прошлась вдоль шкафов с книгами, включила настольную лампу, которая почему-то стояла не на столе, а была прикручена к полке. Луч света упал на его подушку. Ясно, Пьер любил читать, лёжа в постели.
Стала осматриваться дальше.
На стене вырезанные из журналов портреты Франсуа. Старые, где он ещё молод и популярен, и один новый, где ему уже под сорок, а на щеке зачем-то заретушированы его милые родинки.
Совсем маленький снимок в рамке над изголовьем кровати, там, где католики обычно вешают распятие. Присела, чтобы разглядеть фото, невольно погладив ладонью мягкий ворсистый плед на постели.
На фотографии его отец и мать в день свадьбы. Я знаю эту фотографию, мне она тоже всегда нравилась. Жаклин на ней не в белом подвенечном платье, а в очень милом светлом клетчатом костюме и шляпке. Да у нее и не было свадебного платья. Они обвенчались во время войны, в тяжёлое для всех время. Знаю, что ей здесь 21, а жениху всего 19. Сколько нежности в их скромном объятии!
Для меня это самая трогательная фотография Франсуа. Возможно потому, что лицо его здесь светится искренней нежностью и заботой? И Пьер это тоже, видимо, понимал, если из всех фотографий красавицы-матери в его комнате висит только эта.
Интересно, видела ли Жаклин когда-нибудь комнату сына? Приходила ли к нему, разговаривала ли с ним по душам?
Почему-то чувствую -- нет.
Мне становится больно за Пьера. Даже мне больно, а каково было ему жить с мыслью, что мать оставила их?
Огляделась. Странно, что нигде не вижу фотографий Элизабет, его жены. Он звал ее Бет, а друзья называли Бабеттой.
На тумбочке тоже книги. Но не романы, а книги по режиссуре, ведь Пьер выучился на режиссера. Взяла какой-то блокнот и случайно вытащила из него сложенный двойной листок. Раскрыла и прочла начало:
"Прощальное письмо..."
Сердце подпрыгнуло куда-то в горло, и стало трудно дышать.
Я закрыла листок, испугавшись, что могу узнать что-то, чего знать не должна.
Или должна? Но ведь такие письма пишут самым близким, а я всего лишь случайность в его жизни. Вряд ли в момент прощания он вообще помнил, что я существую.
Я сидела, уставившись в одну точку, а листок дрожал в моей руке. Я не решалась прочесть. Почему-то мне показалось, что послание ещё никто не читал. Имею ли я право?
Время шло. Наконец, я все же решилась. У меня будет его ребенок, и я должна знать, с какими чувствами в душе ушел его отец.
И я раскрыла листок.
"Отец, тебе никогда до меня не было дела..."
Перед глазами потемнело, и я снова закрыла листок.
Боже... Надеюсь, Франсуа действительно этого не читал! Как это жестоко.
Отдышавшись, я поняла, что должна знать, что в этом письме. Должна, чтобы уберечь Франсуа. Возможно, мне придется порвать это письмо.
И я снова раскрыла листок.
Содержание было ужасно. Почерк скакал и кривился. Пьер упрекал отца в том, что тот жил только своими ролями. Упрекал он и мать, ведь она бросила их. Обвинял Бет в том, что та никогда не любила его.
Дочитав письмо до конца, я без сожаления порвала его. Я знала, что написанное в минуту гнева или отчаяния не должно быть последним словом, обращенным к близким людям. Если Франсуа прочтет это письмо, он не переживет этого.
Машинально бросив клочки в мусорную корзину, я заметила, что та полна обрывков. Я достала эти обрывки и рассмотрела. Это были порванные его детские фотографии, разорванные фотографии Бет. И я поняла, что нельзя оставлять этот мусор в корзине.