Я лежу в кровати. Уже совсем весеннее солнце заглядывает к нам окно и горячими пятнами падает на мою постель и на пол. Базиль дрыхнет рядом, приятной тяжестью навалившись на мои ноги. Извернувшись, прогревает в лучах пушистое пузо.
А в двух шагах от меня идет репетиция, и сам Франсуа играет для меня. Его голос, его жесты, то, как он двигается -- всем существом понимаю, как мне повезло видеть все это. Это как огромная порция счастья, которое хочется пить большими глотками. Это надо запомнить.
Он заполняет пустоту во мне собой, он прекрасен. Жизнь стоит того, чтобы жить, потому что существуют такие, как он. Я улыбаюсь.
Наконец, девушка уходит. Проводив ее, Франсуа садится рядом со мной.
-- Ну, как? -- спрашивает он с волнением.
-- От тебя глаз не оторвать. Спасибо, я словно солнца наглоталась!
-- Благодарю, Марион. Вообще-то я о ней спрашивал. Как она тебе?
-- Жуть.
Он вздыхает.
-- Я все надеялся, что это мне только кажется. Придется снова пробовать другую актрису.
-- Да уж. Тебе нужна партнерша, которая понимает тебя с полужеста, полуслова. Которая смотрелась бы рядом органично, была бы ровня тебе по таланту.
Он молчит.
И я знаю, о ком он думает.
-- Позвони ей, -- не выдерживаю.
Он продолжает молчать.
Знаю, он никогда ей не позвонит. И вдруг понимаю, что дело даже не в гордости. Он не считает себя вправе быть счастливым.
И что же делать? Какой выход? Думай, Марион, думай! Что для Франсуа дороже гордости, дороже самолюбия и собственного счастья? Что там Марк говорил? Для отца нет ничего важнее искусства. Вот и ответ!
-- Франсуа, нужно спасать пьесу! Каждый человек в зале должен почувствовать, что между вами химия. Ощутить, что партнерша подходит тебе, что вы пара. Как две половинки одного целого. Иначе все это не имеет смысла, -- щелкаю пальцами по зажатым в его руках листам с ролью.
Он молчит. Потом поднимает глаза, смотрит на меня и улыбается.
-- Чаю хочешь?
-- Нет.
-- Тогда отдыхай, -- целует меня в лоб и уходит.
Я засыпаю.
Мне снится что-то чудесное. Мне снится музыка. Просыпаюсь и лихорадочно лезу в сумку. Там у меня где-то завалялась нотная тетрадь, которую я всегда ношу с собой. Нужно быстрее записать мелодию, пока не забыла!
***
Как любопытно. Сколько училась музыке, всегда что-то свое сочиняла. Последние годы я придумывала песни. Всегда. Какая-то идея непременно должна была зреть во мне, будоражить воображение. Но во время беременности я словно лишилась этого дара. Голова была пуста. Зато теперь мой внутренний мир ожил и забурлил. Я стала вновь сочинять. Моя кровать и стол завалены исписанными нотными листами, я все время бренчу на гитаре. И напоминаю себе Миха. Тот же беспорядок вокруг, который просто не замечаешь, поглощённый творчеством.
Франсуа много работает. У них вовсю идут репетиции. Остается только определиться с главной героиней.
Он редко бывает дома. У нас по-прежнему очень теплые отношения, и все же что-то неуловимо изменилось. Если раньше нас как будто что-то ожидало впереди, то теперь мы словно уже все сказали друг другу. Словно пьеса про наши отношения сыграна до конца и не хватает только финала. Словно фильм о нас подошёл к концу, и вот-вот на экране появится надпись КОНЕЦ. И все же какого-то штриха недостает…
Задумавшись, я прикусила кончик карандаша. А ведь музыка, которую я сочиняю, идеально легла бы на финальные титры!
Это было утро воскресенья. Проходя мимо библиотеки, я заметила через приоткрытую дверь, что Франсуа с кем-то разговаривает по телефону. Невольно остановилась. Удивительно было видеть его таким. Он словно светился изнутри. Ничего почти не говорил, только слушал, иногда усмехаясь, иногда мягко повторяя короткое:
-- Да...
И эта чудесная улыбка, благодаря которой милые морщинки собирались у его глаз…
Я сразу почувствовала, что он говорит с женщиной. И даже показалось, что знаю с кем говорит. С Мари?
Я смотрела на него, а он меня не видел. Он весь был Там, на другом конце провода. И я поняла, что нельзя сейчас на него смотреть. Это в нем сейчас не для меня.