Ищу глазами Франсуа. Не вижу. Не пришел?
Я быстро утомилась от тяжелого смешения запаха духов и человеческих тел, от обрывков разговоров и пронзительных звуков джаза. И уползла в уголок, прикидывая, что неплохо было бы сбежать. Но тут меня отыскал вездесущий Роден.
-- Марион, вот ты где! Скучаешь? Боже, не шевелись… замри! Как ты прекрасна!
-- Ты пригласил Франсуа?
-- Гальена? – Роден нехотя огляделся, -- да, ведь у него роль в моем фильме, но что-то его не вижу.
-- И что за роль?
-- Он играет детектива.
-- Да неужели?! – язвлю я. Меня редко что-то выводит из себя, но тут я не выдержала, -- Я бы тоже на его месте не пришла.
И послала бы тебя вместе с твоей убогой ролью подальше! Но это уже не вслух.
Но он понял. И словно затаился, прищурившись. Посмотрел на меня странным взглядом. А потом взял за локоть и отвел в сторону.
-- Помнишь мой первый детектив «Одержимый»? С убийцей я определился сразу. Его сыграл Дюшон. Красивый, молодой, холодный. А вот следователь должен был быть полной противоположностью: умный, энергичный, горячий, как солнце. Одержимый -- это не о убийце, это о следователе, понимаешь? Я даже не смел подумать о Франсуа, он ведь звезда, только что получил награду на фестивале. Я стал описывать своей помощнице, мол, найди мне такого и такого. Она сразу сказала: «Так ты же Гальена описываешь! Он твой друг, позвони ему!». Я позвонил. А он… не спросил даже, что за роль. Сказал: «В твоем фильме, Жан? Неважно, какая роль, приеду». И приехал. И терпеливо пережидал все закидоны и капризы Дюшона. Сидел скромно, в уголке. Он, звезда! Загримированный, собранный, готовый в любую минуту. Представляешь? Я так уважаю Франсуа…
Слова Родена произвели на меня впечатление. Я оттаяла. Взяла его под руку.
-- Ты просил спеть… Что пожелаешь, Жан?
-- Могу выбирать?
-- Да. Для тебя сегодня – что угодно.
Он улыбнулся. Не пойму, какого цвета у него глаза?
Я сажусь рядом с Роденом на диван. Вокруг нас сразу образуется кружок. На меня почти не смотрят, потому что только он центр притяжения. Я осматриваюсь. Снова ищу глазами Франсуа. Его нет. Он не пришел.
-- Что же для тебя спеть?
Он просит "Рождественский романс".
Надо же! А у него хороший вкус. Я сама люблю этот романс. Он не из популярной программы, его я пою редко, не в широком кругу.
Приносят гитару. Настраиваю. Не люблю чужой инструмент, но делать нечего.
Пою только для Родена. Что бы ни было, я благодарна ему за теплые слова о Франсуа. Пою так, словно мы с ним наедине и никого нет вокруг.
Слушает внимательно. Какого цвета у него глаза? Не могу понять, что-то мутное. Но вдруг я понимаю, что в этих глазах нет ни капли теплоты, только холодный расчет. И желание. Желание молодого тела. А здорово он купил меня на добрые слова о Франсуа! И вся симпатия улетучивается в один миг.
Песня закончилась. Он просит ещё. Все просят еще. Не хочется, но что же делать, это моя работа. Петь для публики.
Подчёркиваю, что спою только одну песню. Какую?
Роден выбирает "Скрипача".
Откуда он знает?! Я исполняла ее считанные разы! Потому что слишком люблю. Это слишком личное. И все же, откуда он узнал? Интересовался, слушал мои песни?
Но отказывать поздно. Начинаю вступление…
Почему-то все, кто слышал "Скрипача" считают, что эта песня про Мельхельсона, моего бывшего парня. Мы с ним создали нашу группу и сначала пели дуэтом, но Мих как-то быстро свалил. Считал себя непризнанным гением. И он прав. Он и правда гений. Непризнанный.
Но я-то признавала! И ценила. И поэтому вдвойне было обидно, когда он бросил нас. Предал группу и меня. И да, он пиликал на скрипке. Впрочем, он бряцал и на гитаре, лупил в барабаны и бренчал на пианино. И все, гаденыш, делал одинаково гениально. Но песня "Скрипач" не о нем.
Она о моем отце. Он учит ребят игре на скрипке в музыкальной школе в Амьене. Но мало кто знает, что в молодости он подавал большие надежды и был первой скрипкой симфонического оркестра, пока не был ранен во время войны. Так он распростился с карьерой скрипача и познакомился в лазарете с моей матерью, которая стала любовью всей его жизни. Повезло ли ему? Сложный вопрос. Но я однозначно отвечаю - да. Потому что любовь важнее карьеры. Но вот важнее ли она искусства для творческого человека? Вечный вопрос и нет однозначного ответа. Каждый решает его для себя сам.