2 Дословный перевод:
А также Жану Трувэ, мяснику,
Оставляю Барана, породистого и нежного,
И хлопушку, чтобы отгонять мух,
Венценосного быка, которого хотят продать,
И Корову, которую может взять себе
Негодяй, обнимавший ее за шею:
Если он не вернет ее, пусть его повесят
И удушат крепкой веревкой!
Гурманам известно также, что породистый баран - это баранина, из которой готовят отбивные. "Хлопушка для мух" - это хлыст, чтобы наказывать. Хлыст волопаса для "круторогого быка"? Ну да, ведь его хотят продать! Еще одна неудача для томимой жаждой молодежи: таверну закрывают. Ну а при чем тут мясник Трувэ? А при том, что завещать пьянице закрытую таверну - это насмехаться над ним.
Конец восьмистишия еще более мрачен. Негодяй, который обнимает корову, может также попасть на вывеску. Улице "Корова" на правом берегу дано название по вывеске не вполне приличной. В конце стиха, очень дерзком, содержится намек на того, кто знает, какому врагу обещана веревка. Кто будет повешен: негодник (vilain) - игра слов с фамилией автора - или мясник Трувэ? А насмешники, которые в один прекрасный день переместили "Чертову тумбу", на сей раз подшутили над вывеской "Корова"?
Вывески, эти наивные картинки, вырезанные из крашеного дерева или позлащенного полотна, занимают существенное место в социальном облике средневековья. Они стали развлечением учащейся братии, но еще раньше они давали имя дому, служили рекламой лавочек. Сами по себе они адреса. Живут не только в доме с "Образом святой Екатерины", но и напротив него или рядом с ним. В городском лабиринте, где названия улиц никак не обозначены и где у домов нет номера, вывеска - главный ориентир в городской жизни. Образы святых, фигурки животных, символические предметы в конце концов дают свое имя человеку, который живет в доме, лавочник или ремесленник, - это "магистр из "Образа святого Николая"", "сеньор из "Барана"", даже "Пьеро из "Мула"". Некоторые сделают потом название дома частью своего имени.
Естественно, когда парижанин хочет пошутить, он отдает предпочтение вывескам-животным. В то же время многие хозяева обнаруживают при пробуждении, что у них пропала вывеска и необходимо водворить ее на место, а тем временем весь квартал потешается на их счет. "На их счет" - точное слово, ибо, если потешаются над ночной "свадьбой" "Кобылы в полоску", ее хозяин в конце концов должен хорошо угостить соседей, дабы восстановить мир.
Подобные "свадьбы" часто отличаются дурным вкусом. В 1452 году вовсю потешались над тем, как молодые бездельники публично поженили "Медведя" и "Бегущую свинью" - таинство совершалось в "Олене". Благоразумные жители будущего Латинского квартала подали жалобу.
Шутка иногда превращается в сведение счетов. Так, например, было с Робером Валле, однокашником Вийона, - если помните, это он быстро перескакивал с одной ступени своей карьеры на другую. Валле принадлежал к самой знатной финансовой и судебной элите, уже в 1449 году он магистр искусств, тремя годами раньше, чем Вийон; затем становится кюре в 1452 году и прокурором в Шатле - в 1455-м. Он владелец нескольких домов. Он бывает на людях с доброй подружкой, известной всем благодаря нашумевшему судебному процессу в 1454 году. В отличие от своих менее удачливых старых друзей Валле не знает забот. Друзья молодости забыты. Возможно, что они просто ему в тягость. Дела есть дела; к черту попрошаек.
И тут Вийон становится жестоким. Два завещания клеймят предательство и скопидомство - два качества, наиболее ненавистные поэту. Он завещает Валле подштанники, чтоб тот мог сделать из них головной убор для своей дамы. Он присоединяет к этому трактат "Искусство памяти". И, словно не насытившись шутками, бедный клирик хочет продать свою кольчугу и купить этому "мальчугану" лавку публичного писца, "оконце", какие можно увидеть меж контрфорсов Сен-Жак-де-ла-Бушри. Будет чем заняться!
Нет нужды говорить, что богатый наследник не станет корпеть над изготовлением копий - а Вийону приходится это делать, и, кроме того, у бедного школяра нет кольчуги, этой примитивной ячеистой одежды, за которую теперь, во времена гибких доспехов, старьевщик не дал бы и десяти су.
Один мотив, как рефрен, вырывается из-под пера Вийона: все продается. За усмешкой поэта видится некая навязчивая идея: у нищего школяра старьевщику есть еще что взять. Книга, которую он завещает, называется "У Мопансе" - имя, конечно, вымышленное, бессмыслица. Подштанники, завещанные Валле, есть "У Трюмельеров", в таверне, что находится на Рынке; выбрал ее Вийон потому, что он нашел тут рифму, и потому, что читатель, интересующийся устройством парижского общества, будет чувствителен к ассонансу: Валле близкий родственник богатого советника Пьера де Тюийера, который в свою очередь породнился благодаря женитьбе с известной династией финансистов Браков, Тюийеров, Трюмельеров; и сведущий парижанин посмеется над Жанной де Мильер, даже если он хорошо знает, что никакой содержатель таверны не примет в залог штаны от Франсуа Вийона. Как, впрочем, и святые дары, оставленные монахом из "Игры в беседке"...
Эта двойная аллегорическая фигура заключает в себе все, что хочет выразить Вийон: ему не остается даже того, что таверна взяла бы как плату за горшок варева, а Валле может украшать свою подружку чепцом из кальсон, иначе говоря - надеть на нее штаны наизнанку. И если Робер Валле ушел от своих старых друзей в сомнительное будущее, то, значит, Жанна де Мильер здесь сыграла не последнюю роль.
Игра продолжается, порой еще более упрощаясь. Сутенеру - три охапки сена. Не имея других занятий, он найдет, как его использовать. Цирюльнику "обрезки волос". Сапожнику - "старые туфли". Бакалейщику - другую таверну, с громким названием "Золотая ступка". А богатому меняле бедный школяр завещает алмаз, которого у него, конечно, никогда не было.
Горечь достигает высшего накала, когда ее меньше всего ждешь, - когда Вийон размышляет о более несчастных, чем он сам, людях. Завещая этим обездоленным свои дары, Вийон клеймит не нравы общества. Его злые шутки это разочарованные слова человека, не верящего в добро. Завещание - не насмешка. Быть может, это - покорность судьбе?
Затем приютам и больницам
Свою каморку я дарю,
А тем, кто в дым успел упиться,
Под каждый глаз по фонарю:
Быть может, путь к монастырю
Отыщут хоть тогда бедняги,
Привыкшие встречать зарю
Кто в подворотне, кто в овраге... 1
1 Ф. Вийон. Лирика. М., 1981. С. 29. Перевод Ф. Мендельсона.
Вот что не радует пациентов в больнице и нищих под навесами: сквозняки - в окнах, затянутых паутиной, а не плотным вощеным холстом, - и вдобавок они получат синяк под глазом, дабы дрожать не только от холода. Здесь завещание - отражение социального зла; это жестокий взгляд человека средневековья на самый жалкий тип бродяги - на слепорожденного. Сочувствие испытывают к больным, выздоравливают они или находятся при смерти. Но калек оно не касается. Сколько их шатается, и настоящих, и притворщиков! Вот и повод для развлечения. В 1424 году парижане устроили удивительное состязание на обнесенной оградой площадке: четверо слепых против сильного борова. Свинья предназначалась тому из слепых, кто ее убьет. Успех не выпал никому: они с яростью исколошматили друг друга, к большой радости праздношатающихся. Парижане еще долго говорили об этом.