– Что подало вам такую идею?
На степенном лице секретаря вновь мелькнула улыбка.
– Вы, сэр. Ну, короче говоря, мисс Мерривилл вышла из кареты с письмом в руке, когда я поднимался по ступенькам. Поэтому…
– Ага! – прервал Элверстоук. – Лакея не было! Возможно, карета наемная.
– Не знаю, сэр. Как бы то ни было, я спросил, не могу ли я ей помочь, объяснив, что я ваш секретарь. Мы разговорились, и я сказал, что передам вам ее письмо и… ну…
– Проследите, чтобы я его прочитал, – закончил Элверстоук. – Опишите мне это создание, Чарлз.
– Мисс Мерривилл? – переспросил явно растерянный мистер Тревор. – Ну, я не особенно рассмотрел ее, сэр. Она держалась очень вежливо, искренне и… никак не принадлежала к тем, кого вы именуете «никчемными»! Я имею в виду… – Он сделал паузу, стараясь представить себе мисс Мерривилл. – Я не слишком разбираюсь в таких вещах, но мне она показалась элегантно одетой и очень молодой, хотя сейчас явно не первый ее светский сезон и, пожалуй, даже не второй. – Мистер Тревор глубоко вздохнул и с благоговением произнес: – Все дело в другой девушке, сэр!
– В самом деле? – с интересом осведомился Элверстоук. Искорки юмора в его глазах стали еще заметнее.
Мистер Тревор, казалось, затруднялся подобрать нужные слова, однако после продолжительной паузы, во время которой он, очевидно, вызывал в памяти упомянутое райское видение, серьезно произнес:
– Сэр, я еще никогда не встречал… даже не мечтал встретить такую прекрасную девушку! У нее огромные голубые глаза, волосы блестят, как золото, хорошенький миниатюрный носик и чудесный цвет лица! А когда она заговорила…
– Лучше скажите, как выглядят ее лодыжки, – прервал маркиз.
Мистер Тревор покраснел и рассмеялся:
– Я не видел ее лодыжек, сэр, так как она оставалась в карете. Меня особенно поразили ее ласковое выражение лица и нежный голос. В ней было нечто необычайно привлекательное, если вы понимаете, что я имею в виду…
– Могу хорошо себе представить.
– Ну… когда она склонилась ко мне, улыбнулась и попросила, чтобы я передал вам письмо, я пообещал, что сделаю это… хотя понимал, что это вас не слишком обрадует.
– Вы несправедливы ко мне, Чарлз. Признаюсь, вы не возбудили во мне ни малейшего желания познакомиться с мисс Мерривилл, но я, безусловно, должен взглянуть на ее спутницу. Кстати, кто она?
– Я не вполне уверен, сэр, но думаю, что она, возможно, сестра мисс Мерривилл, хотя совсем на нее не похожа. Мисс Мерривилл называла ее Кэрис.
– Это лишь подтверждает мою неприязнь к мисс Мерривилл. Из всех отвратительных сокращенных имен Кэрри, по-моему, самое жуткое!
– Нет-нет! – поспешно возразил мистер Тревор. – Вы не поняли меня, сэр. Конечно, ее зовут не Кэрри. Мисс Мерривилл четко сказала Кэрис. Никогда еще никого не называли более подходящим именем, ибо оно происходит от греческого слова «харис» – обаяние!
– Благодарю вас, Чарлз, – усмехнулся его лордство. – Что бы я без вас делал?
– Я подумал, что вы могли забыть, сэр… У вас такая плохая память.
Словно защищаясь от удара, маркиз жестом фехтовальщика поднял тонкую и сильную руку:
– Черт бы побрал вашу дерзость, Чарлз! Продолжайте.
– Мисс Мерривилл выразила надежду, сэр, – закончил ободренный мистер Тревор, – что вы заглянете к ним на Аппер-Уимпоул-стрит.
– Разумеется, загляну, если вы можете обещать, что я застану там прелестную Кэрис.
Мистер Тревор не мог этого обещать, но счел благоразумным не развивать эту тему и удалился, оставив надежду его лордству.
Позднее ему пришло в голову, что он мог оказать Кэрис дурную услугу, подвергнув ее губительному вниманию Элверстоука. Мистер Тревор не опасался, что маркиз попытается соблазнить девушку благородного происхождения, пребывающую в столь нежном возрасте; галантность его лордства не доходила до столь недостойных действий. Но он боялся, что, если Кэрис завладеет воображением маркиза, тот может своими настойчивыми ухаживаниями внушить ей мысль, будто питает к ней глубокую страсть. Вспоминая мягкий взгляд и ласковую улыбку Кэрис, мистер Тревор чувствовал, что это может легко разбить ее сердце, и мучился угрызениями совести. Потом он подумал, что Кэрис едва ли одинока, и решил, что родители могут защитить ее от назойливого флирта. Кроме того, слишком молодые женщины занимали одно из первых мест в списке вещей, которые быстро приедались Элверстоуку. Что касается мисс Мерривилл, то мистер Тревор не сомневался, что она в состоянии о себе позаботиться. Хотя его ослепила ее прекрасная спутница, у него сохранилось смутное впечатление о ней как о весьма хладнокровной особе с орлиным носом и дружелюбным, но уверенным выражением лица. Он не думал, что мисс Мерривилл легко завлечь в западню. Дальнейшие размышления убедили его, что со стороны маркиза едва ли стоит опасаться таких попыток. Казалось невероятным, что такой признанный ценитель красоты, как Элверстоук, удостоил бы подобную женщину своего внимания. Еще менее вероятным выглядело то, что он хотя бы пальцем пошевелил ради нее.
Спустя несколько дней, в течение которых его лордство не упоминал о мисс Мерривилл и явно не нанес ей утреннего визита, секретарю начало казаться, что он либо решил ее игнорировать, либо забыл о ее существовании. Мистер Тревор понимал, что его долг напомнить маркизу о ней, но воздерживался от этого, чувствуя, что сейчас неподходящий момент. Его лордству пришлось выдержать три визита – двух своих старших сестер и вдовствующей матери своего наследника, – которые утомили его до такой степени, что все в доме боялись вывести его из себя.
– Должен вас предупредить, мистер Уикен, – снисходительно обратился к дворецкому высокомерный камердинер маркиза, – что, когда его лордство пребывает в раздраженном состоянии, от него лучше держаться подальше.
– Мне это хорошо известно, мистер Нэпп, – ответил его коллега, – ибо я знаю его лордство с колыбели. Он напоминает мне своего отца, покойного лорда, хотя вы, конечно, его не знали, – добавил он, чтобы сбить спесь с собеседника.
Его лордство и в самом деле был крайне раздражен. Леди Бакстид, никогда не признающая себя побежденной, прибыла в Элверстоук-Хаус под самым неубедительным из всех предлогов в сопровождении старшей дочери, которая, не сумев смягчить лестью сердце дяди, ударилась в слезы. Но так как она не принадлежала к тем немногим удачливым женщинам, которые могут плакать, не становясь при этом безобразными, маркиз остался нечувствительным к ее рыданиям, равно как и к жалобам сестры на ее стесненные обстоятельства. Только бедность, заявила леди Бакстид, вынуждает ее обращаться к брату за помощью в исполнении священной обязанности представления обществу ее дражайшей Джейн. Однако ее брат, говоря в высшей степени дружелюбным тоном, заметил, что речь идет не о бедности, а о скупости, после чего ее милость потеряла самообладание и, как впоследствии рассказывал своему подчиненному старший лакей Джеймс, стала орать, как базарная торговка.
Вторым посетителем его лордства была миссис Донтри. Как и ее кузина, леди Бакстид, она была вдова и не сомневалась, что Элверстоук обязан обеспечивать ее отпрыска. На этом сходство между ними кончалось. Простонародье нередко характеризовало леди Бакстид как «дубину», но никто не мог применить такой термин в отношении миссис Донтри, которая обладала необычайно хрупкой внешностью и стойко переносила обрушивавшиеся на нее испытания. В девичестве она считалась красавицей, но тенденция быстро подхватывать инфекционные заболевания убедила ее в крайней слабости своего организма, поэтому, выйдя замуж, миссис Донтри вскоре начала, как весьма нелюбезно утверждали леди Дживингтон и леди Бакстид, «пичкать себя всякой дрянью». После безвременной кончины супруга миссис Донтри окончательно зациклилась на своих недугах – у нее расстроились нервы, она постоянно сидела на диете и поглощала снадобья, в том числе козью сыворотку (от воображаемой чахотки), что вскоре сделало ее похожей на привидение. К сорока годам миссис Донтри настолько убедила себя в собственной инвалидности, что, если ей не предлагали какое-нибудь особенно увлекательное развлечение, проводила большую часть дня изящно откинувшись на подушки дивана. Рядом с ней непременно находилась какая-нибудь бедная родственница, изо всех сил стремившаяся угодить больной, и располагался столик, уставленный пузырьками и флакончиками с валерианой, камфорным спиртом и прочими болеутоляющими и тонизирующими средствами, рекомендованными ей друзьями или рекламными объявлениями изготовителей. В отличие от леди Бакстид миссис Донтри не была ни брюзгливой, ни скупой. В моменты расстройства ее голос всего лишь становился еще более слабым и жалобным, а на детей, как и на себя, она была готова истратить целое состояние. К несчастью, наследство ее мужа (которое леди Дживингтон и леди Бакстид считали более чем достаточным) было не настолько большим, чтобы позволить ей жить без экономии и бережливости – в том стиле, к которому она, по ее словам, привыкла, – а так как инвалидность не позволяла ей изучать эти искусства, она постоянно залезала в долги. Уже долгие годы миссис Донтри пользовалась щедростью Элверстоука, и, хотя ей искренне хотелось не зависеть от него, она не могла не считать, что, поскольку ее красавец сын является наследником маркиза, последний обязан обеспечить и ее двух дочерей.