— Тэсса прекрасно видит в темноте.
Одри резко отвернулась. Она не могла сейчас говорить о Тэссе — ей казалось, что от нее снова отказываются, как это уже было с несколькими опекунами.
— Знаешь, — признался Джеймс, рискуя мокнуть под новым приступом дождя всю ночь напролет, — раньше я всегда знал, что смогу покинуть Нью-Ньюлин. Не то что бы я хотел, но у меня оставалась такая возможность — ведь Тэсса позаботится и о Джоне, и об Артуре. А сейчас как будто груз появился на плечах. Я люблю их, конечно, люблю, но еще мне нравилось думать, что моя жизнь принадлежит только мне.
— А кому принадлежит жизнь Тэссы? — рассердилась Одри, помимо воли вступаясь за человека, на которого так обижалась. — Почему кто-то другой должен отвечать за наши семьи? — Джулия говорит, что нет ничего важнее наших собственных желаний.
— Ах, Джулия так говорит!
Тетя близняшек организовала психологический кружок, участники которого с умным видом обсуждали всякую чепуху. Одри заглянула на подобное собрание однажды и прекрасно выспалась под нытье Мэри Лу, пространные рассуждения Фанни и унылые лекции Джулии.
— Что Джулия может понимать в отношениях? Она одиночка!
— Вовсе не обязательно летать в космос, чтобы знать астрономию.
— Ну конечно. Для Фрэнка, например, желания Тэссы важнее собственных.
— Это потому, что он слабак.
В небе предупреждающе громыхнуло, и густо-фиолетовые тучи стремительно накрыли деревню.
Джеймс хмуро взирал на них, но не собирался сдаваться.
— Это говорит о том, что Фрэнк находится в зависимом положении, — продолжал он гнуть свою линию, — а это деструктивно. В здоровых отношениях все участники равноценны…
— А тебе не приходило в голову, Джеймс Стюарт, — отчеканила Одри, — что это осознанный выбор Фрэнка? Что это признак силы, а не слабости?
— Да ты понятия не имеешь. Ты просто сочиняешь фанфики про эту троицу, а это не делает тебя великим знатоком их душ.
Небо раскололось напополам, и стремительная молния ударила по одинокому дереву в поле.
И Одри, и Джеймс замолчали, потрясенные, и гулкий гром заставил их вздрогнуть.
— Это типа твоего подсознания? — наконец осторожно спросил он. — Скрытая агрессия? Значит, вот так ты решаешь конфликты?
Одри сглотнула, изо всех сил стараясь успокоиться.
— Ну, — неловко пролепетала она, — не сказать, что такая уж скрытая… Как ты думаешь, может, Милны могут видеть в темноте, ну в в полнолуние? Вдруг у них не только уши становятся мохнатыми, но и зрение улучшается?
— Милны просто спустят нас с лестницы, ты же знаешь, как они любят задирать нос.
— Но спросить-то мы можем?
Джеймс сел, задумчиво уставившись на Одри.
***
Холли ненавидел драмы, если только не выступал их королевой.
Впрочем, Фрэнку и самому хотелось прогуляться, поэтому он спокойно шел рядом с Тэссой к морю. Наверняка этот чокнутый художник просто сидит там и ждет, когда его заберут.
Она быстро на него посмотрела, а потом вложила свою ладонь в ладонь Фрэнка. Молчаливый призыв к примирению.
Он тут же мучительно ощутил все свои мозоли и пожалел о грубости своих рук. Конечно, Фрэнк понимал, что Тэсса не какая-то неженка, она была сильной и выносливой, и секс с ней порой напоминал схватку. Но порой ему хотелось обернуть ее тонкими шелками и мягкими мехами, чтобы баюкать на своей груди, как море баюкает скалы.
Он слегка повернул голову, чтобы увидеть опущенные ресницы, и тени, которые они отбрасывали, и то как золотисто солнце подсвечивает ее щеку с редкими веснушками. Тэсса казалась замкнутой, огорченной, и от этого что-то противно скрипело в затылке Фрэнка. Он так не любил, когда она закрывалась, он выманивал ее из норы постепенно, ласка за лаской, поцелуй за поцелуем. Охотник и жертва в одном лице, он научился угадывать ее настроение, подстраиваться под него, и в этом было столько смирения, что Фрэнк уже давно ушел далеко за границы своего терпения.
Порой он спрашивал себя, куда подевался его инстинкт самосохранения и не мог вспомнить, был ли он хоть когда-то. Всю жизнь Фрэнк не опускал глаз, принимая удары и оскорбления, а потом научился сдавать сдачи и так в этом преуспел, что убил человека. Семь лет беспрестанной борьбы за выживание в бристольской тюрьме не научили его страху, и теперь поздно уже было перестраиваться. Его так болтало в этих отношениях, как потерявший управление парусник, и волны то поднимали его вверх, то разбивали о скалы. И все равно Фрэнк вставал и начинал все сначала, и был уверен, что никогда не устанет вставать, потому что точно знал, чего хотел. Порой казалось, что вот оно тело, никогда не душа, что он никогда не заполучит Тэссу всю, от печенок до внутренних разногласий, но стоило отчаянию пустить свои гнилые ростки, как эта женщина оборачивалась к нему, сверкающий воин в ярких доспехах, и ее острый меч отсекал эту гниль. Она двигалась навстречу Фрэнку неуверенно, неравномерно, частенько оступалась и отступала, но теперь он ясно видел, что их несет друг к другу, а не в противоположные стороны. Он ловил все эти знаки, улыбки, слова, прикосновения, он мог бы создать новый мир из смутных полутонов, и все это казалось таким важным, таким глобальным, что не оставляло места сомнениям.