Дальше Фрэнк не слушал, предчувствуя тяжелые дни. И действительно, с утра Холли напялил один из рабочих свитеров Фрэнка и отправился в контору «просиживать штаны, как и остальные бездари».
Тэсса от такой оценки ее профессиональной деятельности только пожала плечами — будучи мэром и шерифом Нью-Ньюлина, она давно привыкла к критике.
— Она внизу, на пляже, — сообщил Фрэнк Камиле, по-прежнему не глядя в ее сторону, — ругается по телефону с Алисией… ну, теткой из администрации графства. Кажется, нам пытаются подсунуть некачественных учителей.
— Некачественных учителей? — скептически фыркнула Камила. — Что с ними не так? Образованность из ушей не капает?
— Слишком нормальных, — пояснила Фанни.
— Да-а, — с неопределенной интонацией протянула бывший редактор «Расследований Нью-Ньюлина». — Нормальные тут не выживут, это уж точно.
Фрэнк промолчал, прислушиваясь к диковинному звуку — урчанию мотора. Была среда, а по средам Кенни сроду не ездил за товарами. Кому бы понадобилось заводить автомобиль в такой погожий день? Ехать местным жителям было некуда и незачем.
Не сговариваясь, Камила и Фанни прыснули к выходу: в Нью-Ньюлине никогда ничего не приключалось, а когда приключалось, то всем страсть как хотелось поглазеть на это из первого ряда.
Фрэнк чуть помедлил, а потом, посмеиваясь над собой — никогда он не страдал любопытством, откуда что взялось, — как можно неспешнее пошел следом.
А вдруг и правда что-то приключилось?
***
На поляне перед пансионом стоял потрепанный автомобиль, такая же древняя колымага, как и пикап Фрэнка. Однако парень, который из него вывалился, не стремился поддаваться тлетворному влиянию бедности. Было в нем что-то театральное: слишком жгучие черные волосы, слишком густые брови, слишком яркая рубашка. Казалось, он вот-вот выдернет из кармана красную тряпку, а из багажника — быка и как начнет матадорить направо-налево.
Прислонившись плечом к дверному косяку, Фрэнк достал из кармана темные очки и нацепил их на нос. Достаточно он за долгие годы наслушался чужих откровений, спасибо, больше не надо. Мало кто хранил в потемках своего сознания что-то доброе и приятное, так что заранее никогда было не угадать, в какую зловонную лужу макнешься.
— Так, — сказал матадор, оглядываясь по сторонам, — и куда я, черт побери, притащился?
— Добро пожаловать в Нью-Ньюлин, — гостеприимно воскликнула Фанни. Последний месяц она практиковала оптимистичную благожелательность и была нежна даже с Камилой, которую всегда терпеть не могла. Это пугало.
Старина Кенни однажды признался, что согласился бы целый год провести невидимкой, лишь бы Фанни перестала улыбаться и рявкнула на него, как раньше.
Но капитан Сид, уставший от воплей баньши, долетавших до аэродрома Лэндс-Энд даже через несколько миль, прислал ей какую-то брошюру — то ли для алкоголиков, то ли для психов, у которых беда с управлением гневом, а то ли для свидетелей Иеговы. Как бы то ни было, Фанни такое вмешательство в ее частную баньши-жизнь приняла близко к сердцу, брошюру изучила внимательно и с тех пор всех раздражала приклеенной к лицу радостью.
— Нью-Ньюлин, да, мой навигатор тоже так считает, — матадор подмигнул Фанни, демонстрируя хорошо прокаченные навыки заправского ловеласа. Фанни была добрейшей душой, именно к ней бежали все, кто хотел выплакаться или пожаловаться на жизнь, потому что никто не мог выслушать и утешить лучше нее. Но с внешностью ей повезло примерно так же, как и Фрэнку. Если он больше всего походил на разбойника с большой дороги с этим своим зверским выражением лица, перебитым носом и шрамами, то Фанни напоминала неумело вырезанного из дерева языческого божка. Слишком грубыми и резкими были черты ее лица. Наверное, поэтому она всегда щеголяла в совершенно невообразимых нарядах, лиловых и оранжевых, зеленых и красных, — лишь бы перевести внимание собеседника на что-то другое. Не на себя.
Высокая и несуразная, Фанни производила сокрушительное впечатление на неподготовленного зрителя. Однако матадор не дрогнул, лукаво и прямо смотрел прямо на нее, чем невольно вызвал уважение.
— Дермот Батлер, — представился он, — артист цирка.
— Ах ты божечки! — всплеснула Фанни руками. — Мой герой-любовник!
— Ого, какая прыть, — восхитился матадор, даже глазом не моргнув.
— Ах, что я несу, — спохватилась она и засмеялась таким грудным колокольчиковым смехом, который заставил бы Кенни стать невидимкой от ревности, — это амплуа… У нас тут некоторым образом театр. Любительский.